Сергей Донской - Правильный пацан

– Заметь, невинно пострадавших в этой истории нет, ни одного. – Ластовец вскинул указательный палец. – И вообще, мы не служба спасения, лейтенант! Нам поручено не разных недоумков из беды выручать, а защищать государственные интересы. Так что задача у нас с тобой нынче одна – любой ценой добраться до Сергея Леднева, и мы своей цели почти достигли. Те молодчики, которые Леднева в засаде дожидаются, наверняка выясняют или уже выяснили его адрес. Осталось лишь грамотно довести объекты до места и успешно завершить операцию.

Произнося эту речь, Ластовец все сильнее и сильнее повышал голос, хотя убеждать кого-либо в своей правоте не было ни малейшей необходимости. Во-первых, никто с ним не спорил. Во-вторых, ничего изменить уже было нельзя. Лошадей на переправе не меняют. Рубикон переходят только в одном направлении. Семь раз отмерь, один раз отрежь, а отрезавши, по волосам на чужой голове не плачут.

Вот так. Только так, и никак иначе.

Вызвав по рации сотрудников, дежурящих в подъезде, Ластовец раздраженно поинтересовался:

– Что там?

– Тишина, товарищ полковник.

Но напоследок бабахнуло что-то. На выстрел похоже.

– Так все-таки выстрел или похоже ?

– Кто его знает…

Ластовцу внезапно захотелось разбить рацию, несущую весь этот бред. На мелкие кусочки расколотить. А потом выпить водки и завалиться спать суток эдак на двое. Он точно знал, сколько требуется времени для того, чтобы прекратилось это неприятное шевеление в груди. Которое лишь законченный идиот может принять за изжогу. Или бесчувственный чурбан, которому неведомо, что такое угрызения совести.

– Тут соседка рвалась бежать к телефону-автомату, – доложили по рации, – так мы ее вежливо завернули обратно. Остальные теперь не высовываются.

– Молодцы, – с чувством произнес Ластовец.

– Соседи?

– Вы, вы, бойцы невидимого фронта! И я заодно с вами.

Передатчик зашелся озадаченным шуршанием, прежде чем откликнуться человеческим голосом:

– Э… что вы сказали?

– Спрашиваю, не надоело жопы отсиживать? – желчно осведомился Ластовец и чуть не поперхнулся собственными словами, настолько неожиданными оказались они для него самого.

– Так вы же сами приказали…

– Вся эта гоп-компания, которая засела в квартире, похоже, решила там заночевать. Если через тридцать минут ситуация не изменится, начинайте действовать, не дожидаясь особого распоряжения. Как поняли? – Ластовец уставился на передатчик, как будто дожидался ответа именно от этого неодушевленного предмета.

– Отлично вас поняли, – затарахтело в эфире. – К захвату готовы!

Покосившись на обратившегося в слух Неелова, Ластовец предупредил:

– И чтобы мне там без всяких ковбойских фокусов, парни! Всех, кого обнаружите в квартире, брать только живьем.

– Только живьем, – отозвалась рация бодрым эхом. – Принято.

– Тогда конец связи, – устало проворчал Ластовец.

Отпустив тангету передатчика, он некоторое время тяжело дышал и отдувался, хотя никаких физических упражнений не делал, а просто сидел на переднем сиденье машины и смотрел в окно. Если его план окажется ошибочным, то прощения не будет. Ни от начальства, ни от себя самого. Осознание этого факта настраивало на мрачный лад. Хоть садись и заново переписывай книгу Екклезиаста.

Желая отвлечься от невеселых размышлений, Ластовец включил радио. В последний раз он делал это очень давно, а потому надеялся найти какую-нибудь хорошую песню, одну из тех, которые ему и его поколению строить и жить помогали. Ничего подобного на волнах не звучало. Исполнители как сговорились голосить всякое непотребство. А одна певичка вообще выдала такое, что хоть стой, хоть падай: «А ты целуй меня везде, а я взрослая уже».

У автора проблемы с рифмованием виршей, заключил Ластовец, раздраженно выключив приемник. На язык просилась совсем другое, емкое, словцо, которым хотелось и дурацкий куплет завершить, и жизнерадостную попсу заклеймить, да и вообще всю нынешнюю жизнь охарактеризовать, с ее бесконечной свистопляской.

А ты целуй меня везде, а мы все давно в…

«Где-где? В Караганде!» – выругался Ластовец мысленно и покосился на старлея, который продолжал вести себя так, словно дал пожизненный обет молчания.

Хотя Неелову было категорически запрещено курить в салоне, сейчас он демонстративно дымил сигареткой, приоткрыв, правда, дверцу со своей стороны. На него следовало наорать за такое вопиющее безобразие, но вместо этого Ластовец посмотрел на часы. До штурма квартиры оставалось еще целых двадцать пять с половиной минут, а время, как всегда в подобных случаях, тянулось ужасно медленно.