Федор Московцев - M&D

– Происшествие в Советском районе, – продолжил его товарищ, двухметровый верзила, поглаживавший автомат, как ребенок поглаживает плюшевого мишку, – из дурдома сбежал псих, это опасный рецидивист, проходил там курс лечения по суду. Угнана таксистская «Волга». Совершен налёт на АЗС по Университетскому проспекту. Есть данные, что он движется по Второй Продольной в сторону центра, то есть – прямо к нам. Преступник вооружен – у охранника АЗС похищен пистолет. Имеются пострадавшие: четверо медработников, один пациент, один таксист, один заправщик, двое охранников АЗС, кассир, два пешехода. По предварительным данным, пятеро скончались: санитар – ему пробили голову; таксист, получивший ножевое ранение; пациент, заживо сгоревший в «скорой помощи»; и охранник – также с ножевым ранением. И случайный прохожий – патлатый бомж, найден возле кардиоцентра с пробитой грудиной. Остальные в тяжелом состоянии…

Почесав за ухом, Поскрёбышев перебил его:

– Ты будешь мне тут до утра мартиролог зачитывать, или всё-таки доложишь, что конкретно вы предприняли?!

– Всё в порядке, товарищ подполковник, объявлен перехват, отрабатываются адреса, пять оперативных групп, плюс ребята с Советского, мы сейчас сами выдвигаемся, плюс…

– Мне звонили из ГУВД, из областного УВД, и даже из городской администрации, – нетерпеливо оборвал Поскребышев. – Они хотят конкретно знать, когда этот псих будет обезврежен.

– Сегодня. Нам только нужно знать, что с ним делать, когда мы его поймаем.

В помещение просочилось ещё четверо оперативников; все собравшиеся, включая дежурного, прервавшего телефонный разговор, напряженно смотрели на подполковника.

На этот раз Поскрёбышев не почесался, прежде чем ответить:

– А как ты думаешь, что делают с ублюдками, когда хотят их навечно обезвредить!

Все облегченно вздохнули, и, как по команде, бросились к выходу. Помещение опустело. Остались двое – подполковник и дежуривший сержант. Поскрёбышев подошёл к окну:

– Ну, падла, теперь тебе никакой профессор не поможет.

Дежурный, оторвавшись от журнала, одобрительно закивал.

Они сидели в машине напротив подъезда и слушали музыку. Спокойный, тихий, полупризрачный прохладный джаз, рассыпался по салону, шуршащие щеточки по неровной поверхности барабана, казалось, разносили щепотки звуков слушателям, а вкрадчивый голос что-то нашептывал – каждому отдельное послание. Постепенно, исподволь, поверх шипящего звука барабанов прорисовывались ненавязчивые духовые, подкатывавшиеся, словно волны. Будто где-то за стеной невидимое создание тихо плачет, и соленая влага медленно заполняет все вокруг. Слабозаметный вокал незаметно исчез, остались одни тихие клавишные.

Им обоим понравилась их импровизация. Не сказали сегодня ни слова друг другу, и вот, приехали туда, где должно было произойти неизбежное. К дому номер 6 по улице Ярославской.

Там, в «бункере», когда она подошла к нему и обвила руками его шею, он поцеловал её в губы. Она ответила. Они целовались долго, самозабвенно. Он тогда подумал, что будет молчать, ведь кто заговорит первый, тот уже проиграл. Так они оба молчали – и когда вышли из «бункера», и когда ехали сюда. Андрей ломал голову – почему она молчит, говорил он ей эту древнюю торгашескую мудрость – «кто первый начнет разговор, тот уже проиграл»; или Таня сама такая умная.

Наконец, он не выдержал:

– Послушай, не знаю почему, но я волнуюсь. Я не уверен, что мы поступаем правильно. Я спрашиваю себя: справедливо ли это?

– Всё хорошо, – торопливо перебила Таня.

Глядя вдаль, на реку, Андрей продолжил:

– Мы с тобой сколько знакомы – два месяца уже, и у меня всегда было такое ощущение, будто я что-то у тебя отбираю, что-то святое. Ведь любят только раз в жизни, как наши родители. Это не так просто – взять и полюбить. В нашей ситуации особенно сложно именно тебе. Недаром сказано: первый, кто откроет лицо невесты, становится ей близким.

– Меня это не волнует – совсем, ни в голове, ни в сердце.

Они посмотрели друг на друга с пониманием того, что это глубоко не так. И продолжили разговор. Он оттягивал развязку, наступление которой желал всё сильнее и сильнее, она его убеждала, хотя уже чувствовала, что просто подыгрывает. Говорили приглушённо, и от этого каждое слово приобретало особое значение.

– … Андрей, мой любимый Андрей! Ты не берёшь часть меня. Я так хочу, это мой выбор. Я буду любить тебя тихо-тихо – так, что никто не заметит.