Владимир Колычев - Когда любовь соперница у смерти

Значит, я просто промазал и попал в другой, тупиковый коридор.

Вдохновленный этим открытием, я поднялся и, не обращая внимания на темноту, развил завидную прыть, чтобы поскорее оставить позади тупик. Мне даже пришлось себя осаживать, чтобы не упасть и не навредить себе. И, как оказалось, сдерживал себя не зря. Ведь в прошлый раз я упал, потому что вел себя неосторожно. Проскочив нужный мне поворот, я не удержался и свалился вниз, на целый лестничный пролет ниже цели.

Как оказалось, лестничный марш, куда я вышел, был несоразмерно длинней обычного, и вскоре стало понятно, почему. Высота между лестничными площадками должна была быть одинаковой, а от прохода в нужный мне коридор вниз шла обычная, без всяких ступенек железобетонная плита. Вернее, она должна была бы вести вниз, но непонятно почему тянулась вдоль стены горизонтально и упиралась в площадку, от которой и отходил вниз лестничный марш. Чтобы компенсировать разницу высот, инженеры и удлинили этот марш. А горизонтальная плита, видимо, была установлена для того, чтобы создавалась видимость тупика. Именно эта иллюзия обманула меня, когда я входил в коридор в первый раз. Мне тогда показалось, что ниже ничего нет. А на самом деле, там находилось тупиковое ответвление. Зачем оно было создано вообще, оставалось только гадать. Я мог предположить, что и в одном проходе, и в другом, нижнем, была установлена измерительная аппаратура, чтобы считывать силу воздействия ядерного взрыва и сравнивать ее относительно разницы между высотой положения. Версия эта оформилась в моем сознании весьма смутно, и у меня вовсе не было желания развивать ее. Неважно, что было в прошлом, сейчас меня больше должно было беспокоить настоящее.

А в настоящем я привыкал к темноте, и глаза уже позволяли мне ориентироваться в пространстве. Я даже смог различить лежащий на полу возле входа труп. Это значило, что я шел в правильном направлении. Брошенный «АКМ» покойника лежал значительно дальше, и я заметил его в темноте, забрал. Обезоружил я и второго мертвеца. С тремя автоматами я спустился вниз по лестнице на площадку, где смутно угадывались очертания моей драгоценной коробки.

Я опустился перед ней на колени. То ли мой рассудок не выдержал напряжения, то ли на меня действовало какое-то излучение, но мне казалось, что коробка нематериальная, и стоит только коснуться ее, как она тут же исчезнет.

Но «коробка выживания» осталась на месте. Я лихорадочно нащупал лежащий в ней фонарь и включил его.

Луч света уперся в стену, вдоль которой тянулся вниз очередной лестничный марш. Но вместо радости от того, что фонарь работает, я ощутил вдруг дикий ужас. На меня смотрело страшное клыкастое чудовище – помесь саблезубого льва с ушастым и гниломордым упырем. Видение показалось настолько реальным, что мне даже послышалось утробное рычание, сопровождаемое отдаленным, истеричной тональности хохотом. Звон колоколов, шум штормовых волн, бьющихся о скалы, скрежет бруска о лезвие косы, скрип несмазанной двери – кажется, было и все это, но так далеко, что не могло быть правдой.

Конечно же, монстр оказался всего лишь видением, исполненным весьма художественно, причем в стиле граффити. Более правдоподобного изображения мне видеть не приходилось. Или просто мое истерзанное воображение восприняло эту, возможно, бездарную мазню как гениальное проявление натурализма.

Черт оказался малеванным, и, убедившись в этом, я с облегчением выдохнул из легких воздух, застоявшийся там от шокового ступора. Но страх вновь овладел сознанием, навалился на него, подмял под себя, заломил руки, которыми я пытался зацепиться за светлую, спасительную мысль. Мне казалось, что кто-то шепчет мне на ухо, пугает ужасами, которые ждали меня внизу. Ведь неспроста же некто изобразил монстра на стене. Это знак, предупреждение об опасности, которое таит в себе подземелье. Нельзя идти вниз, иначе гибель. И не обычная там смерть. Нечисть не просто убьет меня: будет уничтожено не только мое тело, но и душа. Я сгину в этой тьме навеки, и даже ада для меня не будет, где живет духовная сущность, несмотря на жуткие страдания. Не будет ничего – ни боли, ни радости, только вечная пустота, почувствовать которую я не смогу. Потому что не будет никаких чувств. Потому что не будет моей души. Она обратится в пар, испарится в антивечности одной триллиардной наикратчайшего мига…

Уж не лучше ли подняться наверх и подставиться под пули боевиков. Так меня хоть похоронят, пусть и в безымянной могиле, но все же… А возможно, мне удастся прорваться сквозь огневой заслон, выставленный на пути к спасению. Там же всего один боевик, неужели это для меня преграда?