Сергей Волошин - Бойцовые псы

Как и в какой момент к ним присоединился Балабон, Канищев уже не разглядел…

Чёрт… выругался Канищев, лихорадочно набирая номер телефона квартиры, где обитали Костя и Лена. «Придурок, идиот, — ругал он себя, — мог бы подумать о звонке сразу, как только догадался о предстоящей смене команды…»

Видимо, многое теперь будет менять Павел Романович, о чем его, Канищева, доверенного лица и полномочного представителя народного избранника, похоже, даже и не подумал поставить в известность… Уж не потому ли, что он — следующий? За братьями Ми-шаковыми?

— Алло, вас слушают.

Услышав в трубке девичий голос, Канищев на секунду подумал, что зря все это делает. Костя, услышав предупреждение, схватится за оружие. И пусть ментам он нужен живой, но Балабон-то к ним затесался вовсе не за тем, чтобы его выручить, совсем наоборот. Так есть хоть какой-то шанс уберечь Костю, оставить его в живых?

— Держите Костю подальше от оружия, — сказал он. — К вам направилась милиция, чтобы его арестовать…

— Господи… Что вы говорите? — ахнула девушка.

Наверно, жена, подумал Канищев. Вот уж кому досталось-то.

— Его могут убить, — сказал он. — Пусть лучше он сразу им сдастся. Больше я ничего не могу вам сказать…

И тут же отключился. Все, что мог, он сделал. Оставалось только наблюдать за происходящим… Он сидел, сжав руками руль, и мысленно прикидывал. Вот они поднялись наверх, расположились, по инструкции, возле квартиры… Интересно, принимает ли во внимание их инструкция, что к ним запросто может примкнуть посторонний, поскольку все они в масках или в шлемах с забралом, закрывающим лицо?

Он прислушался… Когда слабо прозвучал первый выстрел, потом, одновременно со звяканьем разбитого стекла, второй и третий, он еще крепче сжал руль. Наверняка и Балабон стрелял тоже. Что ж, если этот урод решил, что теперь он самый крутой, раз шеф делает его центровым, то придется его глубоко разочаровать. Проще говоря, пристрелить на месте, если он убил Костю…

Он увидел, как возле подъезда начала собираться толпа жильцов, как, несмотря на зимнее время, открывались окна и жильцы выглядывали наружу…

Канищев выбрался из машины, не спеша подошел к собравшимся. Он знал, что после недавнего двойного убийства милиционеров его фоторобот есть в каждом отделении, что его ищут, и все же не мог не подойти, надвинув на лоб вязаную шапочку. Ничего, сейчас там всем не до него… Жильцы взволнованно переговаривались, глядя наверх, откуда доносился женский крик и плач.

— Притон там, говорят, у них… — судачили одни.

— Ну, сама слышала, девок туда таскают и наркотики им колют, — поддакивали другие.

— Это эти, молодые, Богатыревы, что ли? Муж и жена?.. — спрашивали третьи.

— Ну… Кто ж ещё. Детей нет, вот у них все какие-то незарегистрированные и проживают. Я участковому сколько раз говорила, а ему всё некогда…

— Или денег в зубы сунут — он и пошел себе.

— А ведь не скажешь, вежливые, не скандальные, она всегда первой поздоровается…

— И он, Валера-то, вроде не пил никогда. Пьяным я его сроду не видела.

— В тихом омуте, сами знаете…

— Ох, ну и жизнь пошла, как демократы эти до власти дорвались!

— Вон… несут уже… Ранили, что ли, или убили…

— Господи, кто ж там кричит так…

Только сейчас Канищев увидел Лену. Это она кричала криком, цепляясь за безжизненное, залитое кровью тело мужа.

Костя был одет в тренировочный костюм. Руки его свисали с носилок, голова моталась от толчков из стороны в сторону.

— Дорогу! — возбужденно кричали омоновцы, расталкивая собравшихся.

Они бегом цесли еще одни носилки. Там лежал их товарищ, чье лицо было неразличимо под забрызганным кровью забралом.

— Ты смотри, что делается! — закричали в толпе. — Убили! Вот сволочи, что делают!

— А ещё смертную казнь хотят отменить, демократы проклятые.

— Господи, все молоденькие такие… — всхлипывали женщины.

— Семья, наверно, осталась…

— Пропустите! — орали омоновцы, расталкивая собравшихся.

Канищев постарался протолкаться поближе, когда кто-то приподнял забрало, закрывшее лицо омоновца. Он заметил, как милиционеры недоуменно переглянулись, как если бы видели раненого впервые…

— Полегче! — прикрикнули на Канищева, стараясь оттолкнуть, но он уже встретился взглядом с раненым Балабоном. Взгляд был затуманенный от боли, почти потусторонний, но, похоже, Канищева он узнал. Казалось, сознание на секунду вернулось, когда ему, взрезав рукав, сделали укол в вену, и тут же он снова закатил так и не прояснявшиеся, белые от боли глаза.