Константин Ковальский - Аферист

– Да, спасибо. Со мной все в порядке. Еще бы немного счастья в этой жизни, и было бы совсем хорошо…

Утро я встретил, сидя у окна купе, наблюдая за вырастающими из сумрака пригородами. Состав, словно вор на рассвете, прокрался в город и, миновав район Подзамче, стал пробираться к вокзалу. Возле стадиона СКА ход замедлился – вагоны опасно накренились на левый бок. Миновав опасный участок, поезд снова набрал скорость. Я смотрел на просыпающиеся улочки и думал, что вот все знают про этот участок, но ничего не делают. А когда в один паскудный день состав кувыркнется с высокой насыпи, все будут делать круглые глаза и удивляться, как такое могло случиться. Царство разгильдяйства и пофигизма.

Вот и львовский железнодорожный вокзал, красивейшее здание в стиле модерн, построенное более ста лет назад, одно из красивейших в Европе. Огромные стеклянные колпаки, закрывающие перроны, балюстрады и перила из гнутой стали – красота! В моем детстве вокзал походил на гигантский преступный притон: играющие в боулинг бандиты, шныряющие в толпе карманники, кидалы и каталы, вонючие бомжи, опустившиеся проститутки, цыгане с баулами, грязь повсюду… Сейчас здесь стараются поддерживать порядок. Вот только зачем над входом прилепили этот режущий взгляд своей нелепостью жуткий пластиковый навес ядовитого желто-зеленого цвета? По бокам колонны, статуи, башенки и тут же – эта хренотень с деревенским орнаментом. Или мне просто не дано понять это замечательное творение современного дизайна?

Погода не радовала. Лето давно расплавилось и утекло за горизонт, забрав с собой остатки солнечных лучей, оставив только небо, холодное, унылое и серое. Я спрыгнул на перрон и, пропустив толпу с чемоданами, спокойно прошел к лестнице, ведущей в город. Я вернулся. Живой и невредимый. Самому не верится…

– Ну, здравствуй, любимый город! – с пафосом воскликнул я, раскинув руки, словно собираясь обнять сразу пару микрорайонов.

Но родной город, очевидно, почувствовал неискренность моих слов и, услышав вместо радости печальный сарказм, швырнул мне в лицо горсть опавших, прелых листьев. Я плюнул в ответ, но ветер вернул мне плевок на штанину. Осознав, что город сговорился с погодой и ловить здесь, кроме такси, нечего, я вытер собственную слюну и отправился на стоянку.

Таксист заломил цену, очевидно, приняв меня за индийского раджу, но мне лень было с ним торговаться, и я уселся на продавленное заднее сиденье. Тронулись. Машина свернула на Привокзальную, воспетую моим земляком Гариком Кричевским, подпрыгнула на брусчатке, и перед глазами на несколько секунд открылась во всей красе панорама древнего города с виднеющейся за ней Замковой горой.

Дальше улица круто уходила вниз, и машина на миг замерла на самом верху спуска, словно боясь сорваться в пропасть. Мы проехали мимо цирка, но мой взгляд проходил сквозь нарисованных клоунов, слонов и акробатов, не фиксируясь на чем-то конкретном. Я ушел в себя и возвращаться пока не собирался.

Почему же я не нахожу в себе привычных чувств, которые всегда наполняют меня в момент возвращения в родной город? Что изменилось? Похоже, со мной уже было такое в детстве…

Каждый год я ездил в деревню под Харьковом к сестре своей бабушки. И каждый раз, пересекая железнодорожный переезд – своеобразную границу деревни, – я оказывался в другом мире. Я попадал в иное измерение, где городские законы не действуют, где живут совершенно другие люди, где возможны чудеса. В четырнадцать лет я был там в последний раз. С замиранием сердца приготовился испытать знакомое ощущение… и ничего не произошло. Оказалось, что это не иной мир, а обычная деревня, каких десятки тысяч по всей стране.

Теперь ситуация повторялась. Вот только причина была другая. Я вдруг остро почувствовал свое одиночество.

– Приехали, парень!

– Что? А-а… Спасибо.

Я вышел из машины, подхватил дорожную сумку и поднялся в свою квартиру. В квартире было пусто. Нет, мебель, стол, телевизор и все остальные вещи были на месте. Не было чего-то другого, гораздо более важного. Наверно, самого важного на свете. Погруженный в свои мысли, я автоматически принял душ, переоделся и стал бродить из угла в угол.