Владимир Колычев - Я промазал, опер – нет

– Где ты его видел?

– Да есть одно место... Может, еще децил накинешь, а?

Я молча достал сотенную купюру, которая исчезла, едва только его пальцы зафиксировали ее. И если бы только это. Чапа так дыхнул на меня перегаром, что меня затошнило.

– Место где?

– Так вот оно, место, – сказал воришка, кивнув на свой дом. – А вот и сам жилец идет... Кажется, совсем уходит. Говорил же, слинять собрался, сумка вон...

Я не слушал Чапу, но и без того было ясно, что парень собирался уходить насовсем. Битком набитая спортивная сумка, левой рукой заброшенная за спину, твердая походка, стремительный, лишенный каких-либо сомнений шаг. Куртка-ветровка желтого цвета с опущенным капюшоном, джинсы, не сковывающие движения, кроссовки; ни бейсболки, ни солнцезащитных очков. Молодой парень, может, чуть-чуть старше двадцати пяти лет. Короткая прическа, блестящие, будто склеенные смолой волосы, лоб настолько сморщенный, что могло показаться, будто его не было вовсе, отчего взору открывалась рельефно-волнистая поверхность головного мозга. Взгляд не совсем еще зрелый, как у совершенно взрослого мужчины, но жесткий, быстрый, хваткий, анализирующий.

Парень лишь вскользь, хотя и не без интереса глянул на Чапу. Но за меня зацепился, и тревожно стало у него в глазах. Хода он не сбавил, но рука полезла под куртку. Но ведь и я пришел в движение. Пальцы автоматически прилипли к рукоятке пистолета. Вот когда парень всполошился по-настоящему. Сумка вдруг свалилась с плеча, блеснул на солнце вытащенный из-за пояса хромированный пистолет.

Справа кашлянул Чапа, где-то слева захлопал крыльями петух, за спиной прошуршала шинами машина. С дерева каркнула ворона, щелкнула рогатка, в луже предсмертно квакнула подстреленная лягушка, с хохотом пробежали мальчишки, вслед за ними прогрохотало корыто с проржавевшим дном, чей-то женский голос позвал какого-то Ваньку домой, в отдалении ударили в набат, собирая людей на пожар... Я уже и не соображал, откуда эти звуки, из настоящего или из прошлого. Главное, как можно быстрей выхватить пистолет, опередить противника. И на ноги правильно стать, не завалить корпус, не потерять равновесие.

А парень уже тянет ко мне правую руку, левой цепляя затворную раму, чтобы заполнить ствол патроном.

«Ваня, домой!»... Это же голос моей матери. Это она зовет меня домой. Темно, в небе луна, в ее свете серебристо поблескивает река, костер, уха, но мы еще маленькие, нам еще рано в ночное. Потому и вышла моя мать за околицу, и тетя Глафира с ней, и тетя Оля... Сейчас нас, мелюзгу распоясавшуюся, вернут домой, отец всыплет мне ремня, мама потом утрет слезы, напоит парным молоком, уложит спать на мягкую перину, поцелует в щеку, оставив на память сладковатый, слегка терпкий запах пота.

Киллер уже жмет на спусковой крючок. Я вижу это как в замедленной съемке... Слишком долго все тянется. Целая ночь прошла, утро уже, мы с мальчишками бежим по улице, я с Вовкой тащу за веревку ржавое корыто, Васька раскручивает за хвост дохлую кошку. Вот мы останавливаемся у поросшей камышом канавы, Темка из рогатки метит в зеленую пупырчатую лягушку. Камушек в кожетке у него твердый, гранитный, таким и человека можно убить...

Ну, чего же ты, Темка, не стреляешь? Может, тебя пугает почерневшее небо, грозовые тучи? Или тебя смущает гул набата?.. Но ты не бойся, Темка! Давай, давай!

С грохотом разверзлись небеса. Закружилось вдруг вокруг, затряслось, время быстро побежало вперед, ввысь устремился чей-то истеричный смех, а вниз ударила невидимая молния. Ударила прямо в меня... И крякнула, умирая, лягушка, и в небо под гул набатного колокола взметнулись всполохи пожара...

Кап-кап... Кап-кап... Кап-кап... Где-то наверху, над толщей земли, покрытой снегом, хлюпает капель – тает лед, тают сосульки; деревья просыпаются, по их стволам наверх, к безлиственным кронам, от живой земли неторопливо поднимаются питательные соки. Но этот перестук раздражает, бьет по нервам, и не хватает терпения лежать неподвижно, наслаждаясь тишиной и покоем вечности.

Кап-кап... Кап-кап... Кап-кап... Да что же это такое? Так покойно было безжизненно лежать под глубоким и тяжелым слоем вечности, но эта капель просто невыносима!

Кап-кап... Кап-кап... Кап-кап... Я открыл глаза и увидел прикрученную к стене белую, с рыжими разводами раковину, медный кран с фаянсовым маховиком, капля насыщается водой, звонко падает вниз, раз, другой... Кап-кап... Кап-кап... Кап-кап... Но этот звук уже не раздражает. Эта капель вернула меня на поверхность жизни из подземных глубин, где мрак и вечность.