Малява представляла собой небольшой листок тонкой бумаги, туго скрученный в трубочку и запаянный в целлофан, и напоминала обычную капсулу с лекарством, разве что немного побольше размером. Из «Крестов» я ее вынес во рту, готовый в любой момент проглотить, а потом снова вывести наружу самым естественным путем. Но никто ни тогда, ни на этапе особого интереса ко мне не проявлял, а если и шмонали, то очень поверхностно. Так что глотать маляву пришлось лишь тогда, когда я уже прибыл в Ижму. Но этап продержали в трюме баржи, на которой нас сплавляли вниз по одноименной реке от железной дороги в Ухте, еще целые сутки, прежде чем всех рассовали по местным зонам. И я начал уже опасаться, не поторопился ли заглотить свою бесценную «капсулу». А ну как не выдержу, и в результате придется вылавливать ее из вонючей параши. Б-р-р!
Но все оказалось нормальным. Все оказалось даже и к лучшему…
Я тщательно отмыл маляву под краном, а уже через пару часов, зажав ее в кулаке, заявился к смотрящему зоной.
— Чего тебе? — нелюбезно встретил меня в дверях в «спальню» невысокий поджарый типчик с рожей маньяка из голливудских триллеров. Я молча отодвинул его в сторонку, вошел и остановился возле сидевшего за столом Кости Араба. Отодвинутый в сторону типчик что-то злобно прошипел мне вослед, но никаких других действий предпринять не решился. Если кто-то из новых так решительно врывается в гости к смотрящему, значит, имеет на это право. А если окажется, что не имеет…
Для меня во всех отношениях было бы лучше, если бы Костя Араб расценил причину моего такого вторжения как обоснованную.
Это был крепкий мужчина лет пятидесяти с совершенно седой головой и темным от вечного несмываемого загара лицом. Контраст этот настолько бросался в глаза, что, общаясь со смотрящим, трудно было отделаться от впечатления, что разглядываешь негатив. На этапе я слышал от мужиков, что Араб наполовину лезгин, наполовину русский. А в Ижму его этапировали из Самары, где он держал воровской общак.
— Чего тебе? — бросил он на меня безразличный взгляд и отвернулся. В этот момент он был занят важнейшим делом, а именно, вычищал спичкой грязь у себя из-под ногтей.
Я молча положил перед ним на стол маляву. За это смотрящий одарил меня еще одним мимолетным взглядом.
— Присядь, — кивнул он в сторону красивого стула с резной спинкой, явно ручной работы. Я присел, а Араб взял с подоконника лезвие бритвы и занялся капсулой, которую еще три часа назад безуспешно пытался переварить мой желудок. — Обзовись, что ли, — недовольно пробурчал смотрящий, сдирая несколько слоев целлофана, в который была обернута записка. — А то вломился. Кармана вон всего на измены поставил.
— Из Питера я. Костоправ. Братва Костой зовет. По сто пятой сюда.
— Костоправ… — задумчиво пробормотал Араб. — Не знаю такого.
Он с трудом справился толстыми огрубевшими пальцами с трубочкой, в которую была скатана бумажка, поднес ее к самым глазам и начал читать, по-стариковски шевеля губами. Я напряженно ждал. И даже покрылся обильным потом. Даже на вынесении приговора я чувствовал себя гораздо спокойнее.
— Сам-то читал? — Араб отложил маляву в сторону и на этот раз с нескрываемым интересом посмотрел на меня.
— Нет, — покачал я головой.
— А чего же?.. Почитал бы в пути.
— Не мне писано.
— Да, не тебе. Но про тебя. Хорошо писано. Даже не верится как-то. Врач, говоришь? — Смотрящий кивнул в сторону, предлагая мне встать. — А ну, покажь пузо.
Я послушно задрал клифт и продемонстрировал свой шрам, который, наверное, уже давно был занесен мусорами в мое личное дело в качестве особой приметы.
— Довольно, — распорядился Араб, вдоволь налюбовавшись моим уродством. — Вижу, свежий рубец, розовенький еще. И штопали тебя наши сапожники, в тюремной больничке. Тока они так умеют, суровыми нитками. — Он задумался, казалось, на целую вечность. Я терпеливо ждал. И наконец дождался.
— Слушай сюда, Костоправ. Вот что с тобой будем делать…
Мне как бы давался испытательный срок. В течение которого я по мере своих сил и возможностей буду лечить братву от всевозможных болячек, с которыми не может справиться местный фельдшер. А братва в свою очередь присмотрится ко мне повнимательнее — что я за птица, можно ли мне доверять, стоит ли со мной иметь дело? Смотрящий тем временем проверит достоверность малявы, что я притаранил с собой. Ведь это его обязанность — все проверять.
— В какой барак прописали? — спросил он меня.
Читать дальше