Михаил Серегин - Фейерверки смерти

— Сегодня мы с тобой пойдем в ночной клуб "Скарабей", — сказал Свиридов. — Помнится, я от тебя и узнал о существовании этого клуба.

— Как же, я его и освящал! — воскликнул Фокин. — Правда, не нравится мне там местная тусовка. Ссученные твари. Я уж лучше в "Менестрель" ходил бы, там повеселее. А что там тебе нужно, в этом "Скарабее"?

— Мне нужен человек по имени Микаэл Карапетян, — коротко ответил Владимир.

***

…Серьезный разговор по существу продолжался около получаса. В течение этих тридцати минут отец Велимир то одобрительно, то неодобрительно хмыкал, хмурился и пощипывал себя за щеку. Время от времени он посматривал то на бледную Сашу, которой такой цвет лица особенно шел, то на серо-зеленого Берга, физиономия которого напоминала Фокину его собственную в те дни, когда пресвятой отец захворал дизентерией и круглосуточно отдавал дань природе, сидя верхом на унитазе.

Когда Свиридов закончил, Афанасий Сергеевич, тяжело вздохнув, сказал:

— Эх, Володька, бесшабашная твоя головушка! Это сколько же ты за вечер и за ночь ухлопал-то? Ладно, сами виноваты, иуды. В общем, так: в "Скарабее" у меня есть небольшой прихват… Это гарантирует безболезненное проникновение. Надо поступить так…

И отец Велимир, со скорбным видом подперев щеку широкой ладонью, изложил кое-какие свои соображения касательно выхода из создавшегося положения.

— А вообще встречу и последующее удачное продолжение знакомства стоит вспрыснуть, — заключил он в финале своей весьма толковой речи, — а то посуху никакие дела не делаются.

— Точно так, отче, — сказал Владимир. — Наливай. Только не переусердствуй.

Через час Берг, сваленный фантастическими порциями Фокина, уже мирно дрых в той самой кровати, на которой отец Велимир столько раз отечески исповедовал проживающую в этой квартире прихожанку. Фокин нарочно напоил Ивана Германовича, чтобы тот не нервировал себя и других и спокойно проспал бы до завтрашнего утра, к которому, как надеялся Владимир, все проблемы будут решены.

Сам же Свиридов находился в соседней комнате с Сашей.

— Папаша так и не решился сказать все, — проговорила она, не глядя на Владимира. — Поэтому это придется сделать мне.

— А что он не осмелился сказать?

— Он не посмел сделать тебе прямой заказ.

Наверно, он боится… боится, что ты в самом деле окажешься тем самым знаменитым киллером…

Робином… Стрелком… как там его еще называют. Боится, что окажется связан с тобой кровавыми узами., - Быть может, он просто не уверен в виновности тех людей, которых следовало бы отработать, — холодно произнес Свиридов.

— Вчера он так не думал. Впрочем, это неважно, Если этого не делает он, тогда дело за мной. Я готова заплатить за ликвидацию Карапетяна восемнадцать тысяч долларов.

— Почему именно восемнадцать?

— Потому что именно столько стоит колье, которое он мне в свое время подарил.

— У тебя должны быть веские причины, чтобы говорить так решительно.

— И они у меня есть. Дело в том… помнишь, совсем недавно взорвали папин лимузин?

— Да, конечно.

— Я знаю, кто был исполнителем. Мика и пара его людей.

— В принципе, я так и полагал. Хотя, как и следовало ожидать, он все упорно отрицал. Но почему ты так уверена?

— Потому что он был только исполнителем.

Заказчиком была я.

Владимир медленно поднял на нее взгляд и по выражению ее бледного, застывшего лица и больших темных, с болезненными тенями, глаз мгновенно и беспощадно осознал, что она говорит совершенную правду. Да и незачем ей на себя наговаривать.

— Это правда, — сказала Саша. — Это было около месяца назад, когда я еще общалась с этим ублюдком и сидела на коксе. С отцом у меня тогда отношения были хуже некуда, денег он мне не давал, а расходы были большие, и хоть Мика и спонсировал, все равно… в общем, однажды я поругалась с папашей особенно крупно, и он в сердцах сказал, что я тварь и что он предпочел бы, чтобы я поскорее исчезла… ушла из его жизни или из жизни вообще. Вот. И тогда я… в этом самом "Скарабее"… под коксом… сказала Мике, что я ненавижу своего отца и хочу, чтобы он умер. Тогда у меня будет много денег и много свободы.

Владимир подумал, что Берг и так не особо стеснял свою дочь вмешательством в ее жизнь или обременял излишком показной отеческой любви.

— Я сказала, что была бы очень благодарна, если бы он с ним разобрался. Вот так. Я говорила еще что-то там, и он обещал сделать. Вот так… вот так я заказала собственного отца.