Владимир Колычев - Выстрел, который снес крышу

– Что ты там про Горухана знаешь? – причмокивая, глядя на грязь под своими ногтями, спросил Парижанин.

– Убили его.

– Знаю. Тебе какое до этого дело?

Вокзальный авторитет искоса, недовольно глянул на Павла.

– Я работал у Горухана.

– Где?

– В Ульянове. В клубе «Седьмая эра».

– Знаю такой клуб. И что?

– Я человека видел, который в Горухана стрелял.

– Кто такой? – монотонно, почти без эмоций спросил Парижанин.

– Не знаю, он в маске был. Я за ним гнался. Но я знаю, как его найти.

– Как?

– Не все так просто. Там целая мафия, один я не справлюсь.

– Наезд нужен?

– Что-то в этом роде.

– И что ты от меня хочешь?

– Содействия.

– Ничем помочь не могу. В чужие дела не впрягаюсь. Потом откуда я знаю, кто ты такой? Может, менты тебя заслали. Мазок говорил, ты раньше военным следаком был.

– Давно это было. И неправда.

– Неправда – это газета такая. «Известия» называется. Газета «Известия» газетой «Правдой» быть не может.

– Да, но просто известие может быть правдой.

– За правду голову оторвать могут. И тебе оторвут, если ты засланный. Я могу это сделать. Запросто.

– Я не засланный, – мотнул головой Павел.

– Кто может за тебя поручиться?

– Сарацин может. Мазут, Зубр.

– Сарацин? Не знаю такого. Мазут? Тоже не знаю. А про Зубра слышал. Про Зубра, который у Горухана был. Он и сейчас есть, это Горухана нет. Он тебя знает?

– Зубр? Нет, не знает, – честно признался Павел. – То есть он меня видел, когда я к Горухану приходил. Знает, что меня в «Седьмую эру» определили. Ну, если не забыл…

С авторитетными людьми из окружения Горуханова Павел мог встретиться в Ульянове, в ресторане «Золотая щука». Но загвоздка в том, что не верил он в реальность этого ресторана, как будто и не было его никогда в прошлой жизни. Вроде бы и верил он в свое душевное здоровье, но все равно сомнений столько, что разум то и дело спотыкался о них. Потому и обратился он к Парижанину, хотя мог уже быть в Ульянове.

– А если забыл? – нехорошо посмотрел на Торопова неряшливый авторитет.

– Тогда я не знаю, что делать, – пожал плечами Павел. – Был еще Напевин, начальник охраны нашего клуба, но я не знаю, куда он делся. Там целая история. После того как Горуханов приказал долго жить, наш клуб закрыли, его сейчас в боулинг-клуб переделывают. Ремонт сейчас там, а куда старая охрана делась, не знаю. Я с Горуханом срок мотал, когда откинулся, к нему в Ульянов подался, он меня в клубную охрану взял, а близко к себе не подпускал. Но я видел, кто в него стрелял, преследовал этого человека. В общем, кое-что знаю.

– А я вот ничего не хочу знать, – покачал головой Парижанин. – А на Зубра у меня выход есть. Я ему наколочку дам, пусть сам с тобой разбирается. С Мазком будешь, пока он не подъедет. Вздумаешь сдернуть, мои люди тебя из-под земли достанут, в асфальт раскатают, ты меня понял?

Павел кивнул, прекрасно понимая, что никто не станет его искать, если он вдруг вздумает убежать. Ведь Парижанин никак не проявил своего отношения к Горухану. И слова плохого про него не сказал, но и помощь в поисках его убийцы оказывать не стал. Он просто умыл руки. И ему все равно, провокатор Торопов или нет. Но если Зубр вдруг появится и не признает Павла за своего, то все может закончиться плачевно. Не стал бы Парижанин гоняться за ним, но если на тот момент он будет в его руках, то может последовать команда «фас». Может, лучше сбежать от Мазка, не дожидаясь Зубра?

Но Павел пересилил себя и остался со своим солагерником.

Мазок отвел его к себе в квартиру, которую снимал неподалеку от вокзала. Место отличное – практически центр города, дом хороший, красивый, еще довоенной постройки, только вот сама квартира находилась в подвале здания; сырая, холодная, тесная. Окна маленькие, под потолком и почему-то забранные решеткой. Не мудрено, что Павел почувствовал себя здесь, как в тюрьме. В принципе так оно и было. Телохранители Мазка, Сухарь и Вантус, бдительно следили за ним. Да и Мазок не спускал с Павла глаз.

Из ржавого допотопного холодильника с механической защелкой Мазок достал бутылку водки, заветренный сыр, пересохший сервелат и устроил, что называется, пир на весь мир. В мойке громоздилась гора грязной посуды, но Сеню это нисколько не смутило. Водку он разлил в грязные стаканы, которые даже не сполоснул для приличия.

– Как насчет баяна? – важно спросил он, сковырнув со столешницы прилипшую и засохшую макаронину.

– Я пас, – покачал головой Павел.