Жозе Джованни - О!

– Когда? – спросил Олэн.

– А чего горячку пороть? Мы при бабках, – проворчал старший.

– Можно подумать, тебе предлагали покатать кого-то еще, а? – прошипел младший.

Олэн отвернулся и подошел к окну. На улице – ни души. Ему хотелось уехать в деревню с Бенедит. Не стоило болтать о той гонке в Латинской Америке…

– Нет-нет, повторяю вам, я хочу довести до конца то, что задумал Франсуа. Кое-кого это могло бы заинтересовать…

– И они взяли бы тебя водилой? – гнул свое младший.

– Ну нет, я не прочь поработать на улице и получить равную долю.

– А, коль скоро все дело в бабках, можно сговориться, – обронил старший.

– Не только. Сказал же – хочу поработать на улице.

Братцы пожали плечами. Олэн по-прежнему смотрел в окно. Прошла какая-то женщина с двумя малышами. Старший из них ехал на роликах, споткнулся и упал. Женщина, что-то крикнув, махнула рукой. Ребенок кое-как встал. Мать спешила на рынок. Все это ей явно осточертело.

– Так мы и поверили! Не болтай чепухи, – буркнул старший. – На улице ты мигом скиснешь, а нам с'час недосуг сопли утирать.

– Ни с'час, ни в другой раз, – уточнил младший.

– Вроде я никогда не давал слабину, – поворачиваясь к ним, отозвался Олэн.

– Ага, за баранку держался, – сказал младший.

– А на улице, когда дело пахнет керосином, аж жуть берет, – добавил старший.

– Ну, так замнем, – подытожил Олэн, направляясь к двери.

Младший преградил ему дорогу.

– Ты куда?

– Для начала стяну тачку, а потом подыщу другую команду, – отчеканил Олэн.

– Что до первого – тебе и карты в руки, как-никак спец, а в остальном… не забудь предупредить, где и когда, – приказал младший.

– Чтоб мы успели принять меры предосторожности, – проворчал старший.

– А может, полюбоваться на твои подвиги с другого тротуара! Кстати, если это возле сада, поберегись сторожа, – добавил младший, освобождая дорогу.

Олэн натянуто улыбнулся. Даже спускаясь по лестнице, он не мог избавиться от этой улыбки. Челюсти свело. Сверху доносились взрывы хохота братьев Шварц.

Олэн ушел к себе и первым делом сменил галстук. В свободное время он тратил на это добрую четверть часа.

Наверху все стихло. Вероятно, братцы начали затяжной чемпионат по шашкам.

Олэн тщательно проверил содержимое карманов. Никто не должен узнать адрес заводика, а уж тем более – Бенедит.

Франциск Первый крепко вдолбил ему в голову сей краеугольный принцип. Олэн снял «беретту» с пояса и убрал в ящик комода. На этой фазе операции она не понадобится.

Красть машины – первое, чему мелкие марсельские жулики обучили Олэна пять лет назад.

Этим он и занялся на следующее утро, между восемью и девятью часами. Главное заключалось в наблюдении за теми, кто по дороге на работу выскакивал купить сигарет или газеты. В таких случаях парень, как правило, тормозит у табачной лавочки или киоска и бежит за покупкой, оставив мотор включенным, а то и не захлопнув за собой дверцу. Хозяин, конечно, не сводит глаз со своего добра, пятится по тротуару и, даже подбирая с тарелки мелочь, искоса поглядывает на дорогу.

То-то им приятно собственными глазами смотреть, как любимая тачка ускользает из-под носа, и бежать вдогонку, жестикулируя и вопя до удушья.

Олэн выбрал угол бульвара Перейр и улицы Кардинэ. Здесь было достаточно места, чтобы любой автомобилист поддался искушению прокатиться вдоль изящного изгиба тротуара и толкнуть сверкающие двери роскошной «табакерки».

Олэн спрятался за углом здания на довольно широкой в этой точке улице Кардинэ, но вскоре решил, что, пожалуй, до лавки далековато. Надо ведь точно знать, работает мотор или нет.

Он перешел на другую сторону и купил газету. Эксперты определили угол выстрела, и Спартак описал смерть Франсуа Кантэ не хуже, чем если бы слышал его последние слова собственными ушами. Он долго распространялся о Франциске, «первом короле с таким именем», и заканчивал статью вопросом: «Какое же завещание оставил этот человек?»

Красивая фраза и, в общем, ни к чему не обязывающая. В центре полосы красовался напечатанный крупным шрифтом список приговоров суда и безнаказанных преступлений Кантэ. В черной рамке, как объявление.

С первой полосы глядела фотография Франциска Первого. Фото занимали и почти всю третью. Ни дать ни взять кинозвезда…

Олэн прислонился к дереву на бульваре Перейр. Кора под рукой казалась совсем гладкой. Он стоял в десяти метрах от изгиба тротуара перед «табакеркой».