Татьяна Степанова - Душа-потемки

Ушли…

Уборщица Гюльнар взяла ведро, немецкую швабру и медленно направилась в отдел игрушек.

Наталья Слонова осталась одна. Прошла вдоль рядов вешалок с женской одеждой, поправляя ценники. Мощный вентилятор в углу гнал поверху прохладный воздух.

Она постояла под его освежающей струей и словно бы нехотя направилась в отдел постельного белья. Дошла до кровати, коснулась новых простыней. Потом дотронулась до драпировок – портьер, выставочного образца, прикрывавшего дверь на черную лестницу.

Одну из портьер обвивал толстый золоченый шнур. Второго парного шнура нигде не было видно. И тогда вечером, когда к ней домой приехали сыщики с Петровки, о нем ее так настойчиво спрашивали.

Наталья Слонова осторожно потянула шнур на себя. Он был крепкий и упругий, свитый из золотых синтетических нитей.

Сказать, что Катя сверх меры испытала разочарование… да нет, она что-то в этом роде как раз и ожидала.

Паренек Феликс сплоховал. Конечно, вся эта фантастическая ерунда с ясновидением… Возможно, что он и сам искренне убежден, что обладает какими-то способностями, но это самообман.

Желтые осенние листья, лес, яма-овраг, полная воды… При чем тут все это, когда речь идет об огромном здании в самом центре Москвы, построенном еще в годы первых пятилеток? Какой-то ребенок… при чем тут еще какой-то ребенок? Она так надеялась, что он действительно что-то увидит… подскажет что-то конкретное, полезное, какую-то главную деталь, связанную и с теми прошлыми, и с этим нынешним убийством.

Но нет.

Чудеса только в сказках.

Феликса она проводила до КПП. А потом вернулась к себе и до обеда работала со сводками, стараясь выудить из них хоть что-то интересное для криминальной хроники «Вестника Подмосковья». Но все мысли вращались исключительно вокруг дела универмага и смерти Ксении Зайцевой.

Итак, какие же факты удалось собрать за эти дни? Вроде много всего, но что самое основное, за что можно сразу зацепиться?

Пожалуй, только за показания уборщицы. Она сказала, что видела в ту ночь в своем дворе машину юриста Иннокентия Краузе, помощника владельца универмага Шеина.

Самого Шеина уже допросили на Петровке, 38, а его юриста?

Еще что? Какие версии самые простые? Если исходить, что между убийствами тридцатилетней давности и нынешним есть связь, а она вроде как существует по способу совершения преступления, то получается, что либо тот маньяк объявился вновь, хотя опытный в таких делах полковник Гущин отчего-то в это не верит, либо это… имитатор. Тот, кто во всех подробностях знает о деталях тех старых убийств.

А кто может знать об этом? Те, кто в июле 80-го работал в Замоскворецком универмаге, те, кто выезжал на место того преступления. Хотя вроде и дела-то никакого в архивах Петровки нет… все материалы кем-то изъяты…

Но все равно три десятка лет – огромный срок, и они все уже люди в летах! Тот убийца… сколько же ему сейчас может быть лет? От пятидесяти пяти до семидесяти. И всем тогдашним свидетелям тоже.

А имитатор…

Какая радость играть роль имитатора в таком возрасте?

А сколько лет, интересно, Иннокентию Краузе, чью машину видела уборщица той ночью?

При чем тут какой-то ребенок? Видение из совсем «другой оперы», пригрезившееся Феликсу Комаровскому.

Но есть и еще кое-что, чего самые простейшие версии как раз не объясняют. Интонация, с которой они все в этом универмаге говорят… Белое от страха, покрытое капельками пота лицо продавщицы Натальи Слоновой. Слова уборщицы, показания старухи Сорокиной. Рапорты патрульных вневедомственной ораны…

И этот мальчишка, этот ясновидящий ничего не смог разглядеть там…

Все вранье, сплошные выдумки.

А она так надеялась на чудо.

После обеда Катя не выдержала и снова отправилась к полковнику Гущину за новостями. Может, он уехал в район, может, на Петровку или в министерство, но она… она должна с ним еще раз поговорить об этих чертовых рапортах. Кажется, в тот раз он отнесся к ним несерьезно.

– Вы планируете производить в здании универмага ремонт?

– Имел я такие планы, как раз в следующем месяце хотели заняться отделкой верхних этажей универмага.

Катя, постучавшись в дверь кабинета Гущина, услышала мужской голос – вкрадчивый, быстрый, с пришепетыванием. Но посетителей у Гущина нет, лишь диктофон на столе.

– А, снова ты, так и знал, что не задержишься у себя в Пресс-центре. – Гущин кивнул на диктофон: – Елистратов прислал из МУРа копию пленки с допросом хозяина. Некто Шеин Борис Маврикьевич.