Владимир Константинов - Жертва мистификации

Два часа. Пора. Я прокричал выпью, которых здесь водилось в избытке. С трех сторон ограды были приставлены лестницы. Считанные мгновения и мы уже на территории виллы. Каждый из моих людей четко знал свою задачу. Наши черные комбинизоны и черные маски сливались с чернотой ночи. На ногах одеты матерчатые сапоги на войлочной подошве, не издававшие при ходьбе даже шороха. Безшумно приблизились к вилле. Служебный вход уже был предусмотрительного открыт Аркаизом. Молодец! Через пять минут с охраной было покончено. В сопровождении рыцарей я направился к спальне хозяина.

Он спал глубоко. Проснулся лишь тогда, когда был включен яркий свет. Это был пожилой человек с седым бобриком волос и благородным, царственным лицом. Его взгляд выразил недоумение, сменившееся тут же животным страхом.

— Спаси... — закричал он, но я не дал ему закончить и взмахом кинжала перерезал горло. Крик сменился хрипом, бульканьем. Тело задергалось в предсмертных конвульсиях, застыло. Все было кончено.

У него оказалась красивая и молодая жена. Этакая породистая самка с сильным, гибким и нежным телом. Она прижалась к высокой спинке кровати и с ужасом, как затравленная лань, наблюдала за мной. В глубоком вырезе ночной рубашки волновалась роскошная грудь. Она меня волновала. Труп её мужа. Теплая, пахнувшая парным молоком, кровь. И этот ужас в голубых глазах. Мой зверь захлебнулся желанием.

— Оставьте нас, — сказал я. — Я хочу с этой дамой поговорить тет-а-тет.

Рыцари понимающе рассмеялись и вышли из комнаты.

Я стал стаскивать с себя комбинизон. Она все поняла. В её глазах вспыхнула надежда. Заискивающе улыбаясь, принялась поспешно снимать ночную сорочку. Ее бело-мраморное тело, покрытое нежно-золотистым пушком, даже превзошло ожидания. Сотворяет же природа подобное чудо. Нежная длинная шея, плавно переходящая в покатые плечи, высокие упругие груди с маленькими розовыми сосцами, тонкая талия, широкие бедра, плоский живот, прямые ноги с почти детскими ступнями — все это достойно кисти великого мастера. При виде моего возбужденного члена лицо её дрогнуло. Удивление на какое-то время даже вытеснило страх в её глазах. Похоже, что кроме своего мужа ипохондрика, она не знала других мужчин. Я приказал ей встать у кровати, упереться о неё руками и вошел в неё сзади. Необычность обстановки придавала страсти особый привкус. Я испытал настоящее наслаждение. Она, стараясь мне угодить, разыгрывала страсть — кричала, стонала, содрогалась телом. Но то была не дрожь сладострастия, а дрожь страха, подавившего в ней все остальные чувства. Жалкие людишки! Чтобы сохранить свою ничтожную жизнь, они способны идти на любые унижения. А потом я её убил.

Утром был вызван к старшему рыцарю. Худой, с острыми чертами лица и большим кадыком на тонкой жилистой шее, он стоял ко мне вполоборота и, глядя куда-то в пространство, сухо сказал:

— От имени главного рыцаря я уполномочен заявить, что он очень доволен вашими действиями. Отныне вы рыцарь пятого ранга ордена «Белой лилии». Поздравляю!

А правый, обращенный ко мне, выпуклый и тусклый глаз его сжирала зависть. Когда-нибудь я вырву этот глаз и заспиртую. На память. Так будет...

Когда Максим Заплечный после спектакля вышел на улицу в городе сгустились сиреневые сумерки, зажглись фонари. Спектакль сегодня явно затянулся. Все ходили по сцене, будто сомнамбулы, буквально засыпали на ходу. Да ещё Любочка Голованова устроила перед спектаклем истерику — Двуликий Янус ей, видите ли, что-то не так сказал. Дура безмозглая! Двуликим Янусом, или просто — Янусом, они звали главного режиссера Илью Ильича Янсона за его лживость и двуличие. Тот ещё тип! Максим очень расчитывал получить в новом спектакле главную роль, да и Янус клятвенно обещал, но в последний момент все же отдал её своему любимчику Земляникину, этому бездарному жлобу. Двуликий и есть. Нет в жизни счастья. Ходили упорные слухи, что у режиссера с Земляникиным не одни лишь дружеские симпатии. Сплетни наверное. Хотя, кто его знает. Максим не сколько не удивится, если это окажется правдой. Отдает же он отчего-то главные роли этому ничтожеству.

Около театра его поджидала группка восторженных поклонниц — девочек от шестнадцати до восемнадцати лет. Он был их кумиром. У женщин более зрелого возраста он не пользовался авторитетом. Нет. Они предпочитали того же амбала Земляникина, называя его сибирским Шварцнегером. О времена! О нравы!