Владимир Константинов - Жестокие игры

— Так вы этот?... Вы фюрер этот?

— Он самый, — грустно рассмеялся Гитлер. — Сидел бы в ефрейторах, глядишь бы и заслужил прощение Создателя. Так нет, — в фюреры захотел. Вот и допрыгался.

— А кто ж там того... Я извиняюсь. Кто там до вас был?

— Был тут один еврей. Большой злодей. Долго меня дожидался. Теперь у меня в Антихристах ходит. — Гитлер вздохнул, горько сказал: — Стоило мне все жизнь с евреями воевать, чтобы получить еврея себе в заместители!

— А кто он... Такой кто? Уж не этот ли... Не Иисус ли? — робко спросил Сосновский. И самому стало жутко от своего вопроса.

— Что ж ты такое говоришь, дурья твоя башка?! Выдумал тоже. Обнаглел! Иисус там Богом работает. Он — великомученник. Там по заслугам каждый награжден.

— А-а, — сказал Сосновский. — Так он есть?

— Кто?

— Бог?

Но Сосновский так и не получил ответа на волновавший его вопрос. Этот изчез.

Виктор Ильич открыл глаза и увидел, как сквозь плотные шторы в комнату пытается достучаться утреннее солнце. И понял, что то был только сон. Сон и ничего больше! А как будто есть тут... Был тут. Он провел рукой по лицу. Оно было холодным и мокрым от пота. До сих пор поджилки того... Трясутся ага. Господи, как хорошо! Что ничего этого... Враки все! Ничего ни того... Напридумывали все. Приснится вот, и пошли... Придумывать пошли. Человек сам себе... Сам себе и этот, и тот. Сам.

Стоило Вмктору Ильичу появиться у себя в кабинете, как следом зашел референт и протянул ему что-то, пояснил:

— Это повестка из Генеральной прокуратуры, Виктор Ильич. Только-что посыльный принес. Я расписался в получении.

Сосновский взял повестку, прочитал: «Для предъявления обвинения».

Какого ещё того?!... Это настолько ошеломило и напугало Виктора Ильича, что он здорово осирчал — затопал ногами, закричал на референта:

— Дурак!! Как ты смел того... Без меня, дурак?! Как смел без меня... Расписаться без меня?!

— Извините, Виктор Ильич, — пробормотал вконец растроенный, побледневшй референт. — Я думал как лучше.

— Как лучше! — передразнил его Сосновский. — Дурак! Вот теперь, дурак, сам ступай,.. Оправдывайся ступай. — Виктор Ильич вернул референту повестку. — Скажешь — нет меня. Заболел мол. В больнице мол и все такое.

— Конечно, конечно, Виктор Ильич, — проговорил референ, пятясь к двери. — Все скажу, не беспокойтесь.

— Пошел вон, дурак!

После ухода референта Сосновский нервно забегал по кабинету. Ишь чего того, этого... Чего удумали! Обвинение ага! Сволочи! Надо срочно надо... В больницу надо. А там за границу. Обвинение! А вот накось — выкуси! Виктор Ильич, кривляясь и строя рожицы, показал кукиш кому-то невидимому. Они считают, что с ним уже... Ошибаются. Не все ещё того... кончено ага. Он и оттуда... Они ещё запомнят. Он такое еще... Обнаглели! Кровью ещё того... Умоются кровью ага. Как же он их всех... Ненавидел как!

Сосновский подошел к окну, посмотрел вниз. Там по улице сновали машины. Тротуары были запружены людьми. Какие... Смешные какие. Маленькие. И он впервые почувствовал к ним зависть. Ходят вот и ничего, никого... Не боятся никого. А он? Сволочи! Маленькие такие. Как эти... Как клопы ага. Так бы всех ногтем, ногтем... Передавил бы всех. Чтоб никого, ничего. Устал.

И, вдруг, Виктору Ильичу вспомнился сегодняшний сон. А что если там все... На самом деле там все?! От этой мысли у него прошел озноб по спине. Стало жутко холодно, страшно и одиноко.

1999 год г.Новосибирск