Евгений Сухов - Генералы шального азарта

«Прекратить платежи»

Выплаты клиентам конторы прекратились, и те, не долго думая, телеграфировали министру финансов Бунге о случившемся с просьбой дать личное распоряжение директору конторы Юдашкину с тем, чтобы тот возобновил выдачу вкладов и личных счетов. Николай Христианович Бунге такового распоряжения не дал, и, дабы уберечь от разъяренной толпы вкладчиков здание нижегородской банкирской конторы «Юдашкин и К», оно было оцеплено конным полицейским нарядом.

В Самаре служащие филиала «Наяды» вначале отпускали деньги всем желающим. Однако когда со счетов банкирской конторы было снято более восьмидесяти тысяч рублей, а желающих закрыть свои текущие счета и срочные вклады не убавлялось, руководство филиала заволновалось. Вскоре до них дошли вести о состоянии дел в подобном филиале в Казани. Телеграмма в Москву «Наяде» осталась без ответа, и банковская контора закрылась, вывесив на дверях объявление:

«Контора закрыта впредь до особого распоряжения»

В Саратове, прознав про события в Казани и Нижнем Новгороде, банковскую контору закрыли и больше не открывали. Денег в кассе практически не было. Да если бы деньги и были, то ситуация, когда за своими вкладами пришла хотя бы половина всех вкладчиков, явилась бы неразрешимой.

Затем рухнули банковские конторы и меняльные лавки, учрежденные «Наядой» в Екатеринбурге, Туле, Рязани и Ростове. Чуть позже – в Киеве и Смоленске.

Это был настоящий крах всего дела, затеянного Ксенией и Серафимом.

На четвертый день после краха банкирской конторы в Казани катастрофа разразилась и в Москве. Банкирским домом «Наяда» заинтересовался Московский коммерческий суд, а его учредителями и акционерами – Губернское жандармское управление.

Ничего более не оставалось, как бежать…

До отхода поезда Москва – Варшава оставалось менее десяти минут, о чем господ отъезжающих известил паровозный свисток.

На перроне было много публики. В основном провожающие. Они прощались с родственниками и друзьями, которые либо садились в вагоны, либо уже смотрели из окон разноцветных вагонов и посылали знаки прощания и воздушные поцелуи.

К вагону желтого цвета, а именно с местами первого класса, подошла интересная парочка.

Он был худощавый господин средних лет, с новым дорожным саквояжем, в прекрасном костюме и фетровой шляпе из жесткого бобрового волоса. Глаза его закрывало пенсне с синими стеклами.

Дама, идущая под руку с господином в фетровой шляпе и пенсне, была хороша. Одета она была неброско, но столь дорого, что знающий цену дамским нарядам и украшениям непременно остановился бы и ахнул, хотя бы внутренне.

Эту пару никто не провожал. Да и багажа было всего два чемодана, не считая саквояжа в руках мужчины, что говорило либо о том, что господа эти приезжие, либо о спешности их отъезда.

– «Хвоста» за нами не было, ты не заметила? – тихо спросил спутницу господин в пенсне.

– Кажется, нет, – ответила дама и невольно оглянулась.

– Это хорошо, – произнес Серафим. – Ты не печалься, – сказал он как-то необычно, кажется, даже с некоторой теплотой. – В Варшаве мы начнем все сначала.

Ксения Михайловна посмотрела на него и благодарно кивнула. И в это время к ней неожиданно подошел молодой человек. Он как будто материализовался прямо из воздуха, потому как несколько мгновений назад рядом с ними никого не было.

– Прошу прощения, вы баронесса Жерар де Левинсон? – тихо спросил молодой человек.

– А что вам угодно? – не очень вежливо спросил Серафим.

– Мне угодно вручить баронессе письмо. Всего лишь, – добавил молодой человек и улыбнулся краешком губ.

– Да, это я, – ответила Ксения, мельком взглянув на своего спутника, который, сжавшись, словно пружина, замер в готовности немедленно дать отпор незнакомцу, если в том возникнет необходимость.

– Прошу вас, – протянул Ксении конверт молодой человек. И когда она приняла от него письмо, исчез – так же неожиданно, как и появился.

Дама слегка пожала плечиками и раскрыла конверт.

Там лежала карта. Игральная. Валет червей.

Она беспомощно оглянулась на своего спутника и прикусила губу. Так сильно, что на ней выступила капелька крови.

А потом они сели в свой вагон. И долго молчали. Капа время от времени слизывала проступавшую на губе алую капельку, но кровь продолжала течь.

Есть такие раны, пусть даже мелкие, которые долго не заживают…