Юлия Волкова - ШОК-Н-ШОУ

— Вы вышли на него с другой стороны, — сказал Перепелкин. — И до последнего момента не знали, кто стоит за его неймом. Не так ли? Если бы не наши оперативники, которые, как вы утверждали, очень вам мешали, вы бы еще очень долго устанавливали его личность.

— Не понимаю, — покачал головой прокурор. — С одной стороны, такая осторожность. А с другой — полное безрассудство. Почему он, украв свои книжки у следователя Мушкина, тут же не уничтожил их? Почему не уничтожил ноутбук Игоря Николаевича?

— Ну, с ноутбуком он хотел еще повозиться, — сказал Алексей Викторович. — Такие защиты установить, чтобы их никто взломать не смог, даже Петров Сережа. Амбиции тоже не последняя вещь для бытия человеческого. А про книжки я объяснил. Он не был уверен, что информация о телефонах уже не ушла нашему начальству и в прокуратуру. А если и не ушла… Подумаешь, телефончики девушек. Кого это могло заинтересовать? Разве что супругу, то есть вдову…

— А почему вы говорите, что нет его признания? — обеспокоенно проговорил прокурор. — Откуда же тогда известна история с подменой?

— А он эту историю артистам-спасателям рассказал, когда они его у себя держали, — скривился Перепелкин. — Да и вообще он ничего от них не скрывал. Уж не знаю, почему…

— А вы этого бугая на сцене видели? — усмехнулся Михаил Михайлович. — Как его? Паша-Танк? Проехался, небось, по бедному Молочнику…

— Так-так-так… — начал свирепеть прокурор. — Значит, под протокол у нас ничего нет?

— Увы, — опустил глаза Алексей Викторович. — Под протокол он утверждает, что Моню он пригласил к себе ради розыгрыша, ради розыгрыша артистов пугал, Мушкина он убивать не хотел, тот сам упал, за трос зацепился. Ну и, понятно, что ни о каких страстях, о которых нам уважаемый коллега из ФСБ рассказал, понятия не имеет. Телефоны девушек в Интернете нашел, познакомиться хотел. Потому что жена его давно уже не любит… и так далее и тому подобное. А скрывался от всех по понятной причине — киллера боялся. Причем, говорит, киллера, наверняка, нанял поэт какой-нибудь, который мне лютой завистью завидует.

— Ух ты… — с яростью огнедышащего дракона выдохнул прокурор. — Значит, я и ордер на его арест подписать не могу?

— Ордер! Я и дела-то на него возбудить не могу, — сказал Перепелкин. — Хулиганство — не нашей компетенции статья. Этим участковый должен заниматься. Да и можно ли розыгрыш как хулиганство квалифицировать? Ведь в сущности, по его вине никто не пострадал.

— Если не считать Мушкина, Моню-артиста и всех жертв, которые пострадали, благодаря его посредничеству, — сказал Михаил Михайлович.

— Ну да, — спокойно сказал Перепелкин. — Но как квалифицировать его вину? Моня мог и не соглашаться на игру, Игорю не обязательно было на крышу лезть… Доказать умысел Молочника невозможно. А про остальное я уже высказал свое мнение. При этом искренне желаю успехов своим коллегам.

— Спасибо, — вежливо отозвался Михаил Михайлович.

В душном номере прокурора повисла гнетущая тишина.

«Здравствуй, дорогая Глория! Как поживаешь? Слышал, что ты делаешь большие успехи в кино. Мельком даже видел тебя в одной из серий «Смеющейся звезды». Но ты знаешь, что ящик мне смотреть абсолютно некогда — программа не позволяет растрачиваться на пустяки. Сплю по два-три часа в сутки. Но не жалею. Говорят, что у меня имеются серьезные шансы на получение хорошей работы в ведомстве. Понятно, что подробности рассказывать не могу. Вот когда ты бросишь своего Григория и станешь моей женой, тогда ты получишь право на приоткрытие завесы тайны моего существования. Скучаю, люблю и всегда буду любить. Прости, что не могу писать длинные письма — честное слово, минутки свободной нет. Привет Григорию, Галке, бабушке и всем, кто меня еще помнит. Твой Ежик».

Глория вздохнула и вышла из программы «Почта». Глупый Ежик. «Когда ты бросишь своего Григория…» Нет, ну каков наглец! И с такой уверенностью об этом писать. Дурак, наглец, воображала.

Раздался тихий стук в дверь и в комнату шаркающей походкой вошла бабушка.

— Не спишь еще, детка? — спросила она, подслеповато щурясь. — Второй час ночи, а у тебя съемка утренняя. Не выспишься, опять гримерши ругаться будут.

— Не будут, бабушка, — улыбнулась Глория. — Они меня боятся. У них так принято — бояться жен режиссеров. Думают: нажалуюсь Грише, он их уволит. Глупые.

— Глупые, — согласилась бабушка. — Не знают, что ты никогда ему не жалуешься. Даже когда костюмеры тебе застежку с подвохом соорудили, не пожаловалась, на себя все взяла. Это что же, теперь в чести такие шутки?