Евгений Сухов - Лихая гастроль

Аристарх Ксенофонтович попытался вспомнить вчерашний день, но на ум не приходило ничего, кроме обрывочных размазанных воспоминаний. Самое яркое среди них: обнаженные женские плечи. Девица, с которой он провел вечер, очень напоминала буфетчицу Маньку из Ярославского театра (в прошлом году он околачивался там целый месяц); помнится, во время каждого антракта она угощала его пшеничным хлебом с маслом. При мысли о Маньке губы Аристарха Ксенофонтовича сами собой растянулись в блаженную улыбку: «Весьма сдобная барышня!» На какое-то время он даже позабыл о низко нависающем своде. Вскоре его мысли обрели прежнее направление: хотя, пожалуй, Манька будет поаппетитнее, а давешняя была еще не сформировавшаяся, будто воспитанница Бестужевских курсов.

В самом углу потолка Аристарх Ксенофонтович заприметил небольшую плесень, по которой отважно полз усатый прусак.

А может, это подвал, куда его заперли половые за неоплаченный ужин? Подобная история приключилась с ним в прошлом году, когда он по доброте душевной пригласил в ресторан всю труппу Ярославского театра, позабыв при этом захватить кошелек. Разгневанный хозяин продержал его в подвале три дня на сухомятке и, не добившись денег, велел выставить за порог без подштанников и не подпускать к заведению на пушечный выстрел. Впрочем, для Аристарха Ксенофонтовича это была небольшая потеря – из Ярославля он собирался в скором времени съезжать и возвращаться был не намерен.

И тут до его слуха докатилась мерная работа какого-то назойливого механизма, то и дело сбивавшего мыслительный процесс. Оглядевшись, он с удивлением обнаружил, что находится в небольшой тесной каюте, в которой с трудом умещались кровать и крохотный столик. Одно хорошо, что пребывал не в каталажке! Скверно другое – непонятно, что он здесь делает и куда направляется? Глянув в иллюминатор, Худородов увидел огромное, обитое жестью деревянное вращающееся колесо, пускавшее брызги во все стороны; крутой каменистый берег, на вершине которого стояла рыжая буренка с отощавшими боками, наблюдавшая за движением парохода.

Дверь вдруг отворилась, и в каюту протиснулся Феоктист Евграфович, взявший на себя роль опекуна.

– Где мы сейчас?

– На пароходе «Самсон». Катаемся по Москве-реке. Скоро к Москве пристанем.

– Вот оно что… Башка раскалывается, – признался Худородов, когда тот опустился на единственный стул.

Феоктист Евграфович лишь хмыкнул:

– Котелок-то ваш, чай, не чугунный. Как же ему не болеть, когда вы, милостивый государь, выпили зараз четыре бутылки мадеры, а потом еще водочкой усугубили.

События минувшего дня понемногу стали приобретать контуры. Вот только собрать их в единое целое не удавалось, уж слишком расплывчатыми были очертания. Помнится, пустые бутылки швыряли с верхней палубы в воду на дальность, и из восьми претендентов на главный приз – ящик шампанского – он одержал безоговорочную победу.

– А как же закусь? – неуверенно спросил Худородов. – Не мог же я без еды водку жрать.

Феоктист Евграфович только скривился:

– А вы, милостивый государь, заявили во всеуслышание, что черная икра с пшеничным хлебом не для таких великих артистов, как вы. И в Париже вам яства подавали куда похлебосольнее.

Аристарх Худородов невесело кашлянул. Оглядев себя, он с удивлением увидел, что вместо атласной сорочки с вышитыми красными петухами, купленной на прошлой неделе в Гостином дворе за пятьдесят рублев, на нем было серое с темными пятнами рубище, с узким свалявшимся пояском, в каком обычно божьи странники отправляются по святым местам.

– А это что еще за чудеса? – удивленно спросил Худородов, потянув за короткий конец пояса.

В голове чего-то не складывалось, чем больше он трезвел, тем больше оставалось загадок.

– А это вы, батенька, – с ехидцей заговорил Феоктист Евграфович, – утверждали, что пресытились светской жизнью, что надоело вам вести праздный образ жизни, как блохе безбожной, и вы желаете быть чернецом в Соловецком монастыре. Что, дескать, все в вашем роду были монахами и божьими странниками, и вы от них отставать не желаете.

– Да ну?! Неужели так и сказал? – удивленно вытаращил глаза Аристарх.

– Так и сказал.

– А рубище откуда взялось? Неужто какого-то монаха раздел?

– А рубище, батенька, вы купили у какого-то бродяги за сто пятьдесят рублей, а еще в придачу ему и свою сорочку отдали.

– Ту, что петухами расшита? – убито спросил Худородов.

– Ее самую, – кивнул Феоктист Евграфович.