Анатолий Безуглов - Рассказы и повести

Однако в тот же день это решение пришлось изменить.

Когда я вернулся после обеденного перерыва на работу, в приемной навстречу мне со стула поднялся пожилой мужчина. Тут же находилась женщина с авоськой в руках. Оба были бледные от волнения. Я успел заметить в авоське какие-то свертки.

У мужчины дрожал подбородок. Он хотел что-то сказать, но так и не смог.

– Гражданин прокурор,– хрипло произнесла за него женщина.– Вот, пришли. С повинной…

– Заходите,– открыл я дверь кабинета.

– Я уж один, Соня,– наконец обрел дар речи мужчина.– Сам натворил, сам и ответ держать буду…

– С богом, Саша,– тихо проговорила женщина…

– Васильков моя фамилия,– представился мужчина, когда мы сели.– Александр Прокофьевич… Извелся я, гражданин прокурор. Вконец совесть заела. Шестьдесят лет прожил честно. На войне смерти в глаза смотрел. А вот последнее время живу как тварь какая-то, собственной тени боюсь… Словом…– Он махнул рукой и замолчал.

– Объясните, пожалуйста, что же вы натворили?– спросил я, видя, как трудно перейти ему к делу.

– Ведь я всегда презирал тех, кто ловчит, на чьем-то горбу или каким другим паскудным мака-ром в рай въехать хочет… И вот на старости лет…– Васильков судорожно вздохнул.– Пишите. Я, Васильков Александр Прокофьевич, дал взятку триста рублей начальнику горжилуправления Дроздову, за что получил двухкомнатную квартиру… И готов понести за это заслуженное наказание…

Он замолчал и вздохнул так, словно сбросил с себя тяжелую ношу.

– Хорошо,– сказал я,– вы это сами изложите потом на бумаге. А теперь расскажите, как это получилось?

– Понимаете, гражданин прокурор, вот уж как намаялся,– провел он ребром ладони по горлу.– Трое в одной комнате. Знаете три дома на Привокзальной улице? Барачного типа…

Я кивнул. Об этих домах который уж год говорили на сессиях горсовета. Давно было решение снести их, а жильцов переселить в благоустроенные квартиры. Бараки сломали только в прошлом месяце.

– Кухня общая. Уборная во дворе… Каждый год все обещаниями кормят: снесем, дадим жилплощадь в новом доме. А у меня дочка взрослая, невеста. Плачет, говорит, невозможно в такую халупу даже парня привести, чтобы с нами познакомить…

– Вы стояли на очереди?– спросил я.

– А как же? Восемь лет… Мне еще тогда говорили, что вот-вот должен получить. А как пришел Дроздов, совсем другие песни стал петь… Ходил я к нему на прием чуть ли не каждую неделю. Примет два-три человека, а потом то на совещание уйдет, то еще куда. Наконец прорвался. Посмотрел он мои бумаги. У тебя, говорит, Васильков, двадцать семь метров на троих… Действительно, комната большая, скажу я вам… Так вот, Дроздов мне даже выговор сделал: у тебя двадцать семь, а у других и того меньше. Но ждут… Жена посоветовалась с юрисконсультом на работе. Оказывается, в новом законе есть такое положение: если в одной комнате живут взрослые различного пола, ну, отец и дочь, например, или мать и сын, то мы имеем право требовать две комнаты… Я опять к Дроздову. Снова месяц ходил, пока попал на прием. Ждите, говорит… Жена пилит, дочка плачет. Решился пойти к Дроздову в третий раз. Он говорит: ну и настырный же ты мужик, Васильков. А какой я настырный? Кабы не обстоятельства… И вдруг он такой ласковый стал. Выспрашивает, какой у меня доход и так далее. Чую, что-то не так. А он осторожненько намекает, что просьба без даров, что песня без музыки… Пришел я домой. Говорю жене, надо дать. Она ни в какую. И не денег жалко, хотя сами понимаете, трудом добытые. Было у нас пятьсот рублей на книжке. Жена твердит: чего доброго, загремишь в суд за взятку. Я говорю: черт с ним, с деньгами и со всем, Веруньку, дочку, жалко… Короче, снял я с книжки триста рублей, пришел к Дроздову. Сунул ему в конверте… Самого, поверите, аж в пот бросило. А он этак небрежно смахнул конверт в стол. Иди, говорит, Васильков, решим, значит… А через неделю вызывают меня в горисполком и выдают смотровой ордер…

– Когда это было?

– Три месяца назад.

Да, Дроздов уже определенно знал, что бараки на Привокзальной улице должны ломать. Он даже точно знал когда: через месяц. И все-таки выудил у Василькова деньги.

– А почему вы только сейчас решили сознаться?– спросил я.

Васильков опустил глаза.

– Совестно…

– Только это?– настаивал я, потому что чувствовал: Васильков искренен не до конца.

– Чистосердечное признание, слышал я, учитывается…

– А еще?

– Жена настаивала. Говорит, что не только мы дали Дроздову. И уже посадили кое-кого… Испугался, ежели начистоту…