Михаил Климман - Вечерний день

Пироги у тебя вкусные получаются, - прохрипел Платонов.

Но она совсем не слышала его.

Я училась на третьем курсе, когда мы начали репетировать спектакль для экзамена - Шекспир «Антоний и Клеопатра». Как-то раз вечером после репетиции меня вызвался проводить парень моей лучшей подруги. Назовем их Саша и Маша. Это, конечно, не их имена, но сейчас они очень известные и знаменитые, поэтому не будем наводить тень на плетень. Я не удивилась предложению, потому что у нас с Сашей были добрые отношения, тем более что он сразу сказал, что хочет поговорить о моей подруге. По дороге мы зашли в небольшое кафе, где он мне жаловался на свои проблемы: что Маша его не понимает, просил поговорить с ней. Мы выпили кофе, потом он довел меня до дверей, я поцеловала его в щеку, и мы распрощались. А ночью мне стало плохо, меня рвало и мутило так, как никогда в жизни. Это сегодня я большая и умная, а тогда утром я позвонила Машке, она тут же примчалась, привезла еду и лекарства. А мне становилось еще хуже. Спасло меня то, что мастер наш не стал дожидаться, пока я выздоровею, снял меня с роли и отдал ее Машке. А болезнь моя через пару дней прошла - вся интрига и была затеяна только для того, чтобы получить мою роль. И ведь понятно было бы, если бы я должна была играть Клеопатру, а то - Хармиону. Она-то, правда, вообще на роль служанки была распределена.

Владимир Павлович молча смотрел на свое «блаженство и безнадежность». Ему не хотелось говорить, да он и не знал, что сказать.

Что вы на меня так смотрите? - завелась опять Анастасия. - Считаете, что я - сума­сшедшая? А если я только на сцене и на съемочной площадке ощущаю всю полноту жизни, что мне тогда делать?

Она повернулась к Платонову и схватила его за рукав.

Да вы мне очень симпатичны, очень, - она опять перешла на «вы», - таких сейчас уже не делают, а вы - как та скульптура из цельного камня, про которую Микеланджело писал. И у нас с вами все могло быть. И сейчас может, что я несу? Но я - актриса, и это для меня - главное. Если вы меня поймете и простите, тогда еще не все потеряно, а если не поймете, - она порывисто обняла его, прижав к груди его голову, - убирайтесь ко всем чертям.

Владимир Павлович вытащил руку, которую она прижала своим телом, тоже обнял ее за плечо. Так они просидели в молчании несколько минут. Первым заговорил он:

Расскажи мне, что ты должна была делать, что ты сделала с этими ключами, расскажи мне все.

И что изменится? - горько спросила она.

Надеюсь, тебе легче станет. Когда гадость выливают из посуды, а потом ее помоют, то можно в ней и чего-то дельного сварить. Кто это все придумал?

Костя.

Твой бывший муж? - изумился Платонов. - Он-то здесь при чем?

Он везде при чем там, где можно с помощью какой-нибудь аферы деньги заработать. Я же говорила вам.

А на кого он работает? Или все это для него лично?

Он работает на того, кто платит. Он не хозяин, понимаете, он - менеджер, даже не менеджер, он. Знаете, как в Голливуде пишут сценарий? Это у нас сценарист все делает сам, а там по-другому. В титрах читаешь: идея - Джона, сценарий - Стивена, диалоги - Сьюзен. Вот Костя - это Джон, он - автор идей.

Понятно, - Владимир Павлович осторожно, чтобы случайно не скинуть Настину руку, почесал подбородок.

Наверное, со стороны они представляли забавное в своей нелепости зрелище: в ново­годнюю ночь сидят на полу, на куче женского нижнего белья два взрослых человека и пла­чут, тщательно скрывая это друг от друга.

А должна я была сделать и сделала вот что: зашла к тебе, когда мне позвонили, и по подсказке открыла твой ларец, забрала оттуда этот медальон и бумаги и положила туда другие документы. - Она потерлась о его плечо носом, потом попыталась оттереть образо­вавшееся на свитере пятно. - Я - сука, да?

Ты - несчастная, - он взял ее руку, которой она это проделывала, и удержал ее в своей, - глупая, совершенно заблудившаяся девочка.

Глава 47

Он так и не заснул в ту ночь. Сначала сидел с Настей, утешал ее и пытался успокоить. В голове, правда, вертелась мысль о том, что вот все получилось, как всегда бывает с дамами: она тебя предала, а ты ее утешаешь. Но он просто не мог иначе, плачущая женщина задевала в его душе какие-то неясные ему самому струны, и он становился совершенно беспомощным перед ними. Наташа когда-то довольно ловко этим пользовалась, но не часто, и потом обычно признавалась в содеянном.

Когда Анастасия заснула, Владимир Павлович вернулся домой, собрал по квартире все, что касалось шкатулки и ее содержимого, уселся в свое любимое кресло и, как говорили наши предки, «предался размышлениям». Сегодня в свете того, что рассказала ему соседка, многое выглядело по-другому. Периодически он вставал, разминая затекшие ноги и спину, и вышагивал по квартире на своих длинных ногах.