Михаил Климман: Вечерний день

Платонов стоял над креслом с открытой книгой в руках, рассматривая пометки неиз­вестного читателя (мысленно он уже решил, что оставил их все-таки предыдущий владелец ларца, но пока не подтвердил этого «свидетельскими показаниями» и продолжал делать вид, что это не так), и понимал, что последняя его идея, скорее всего, тоже никуда не годится.

Похоже, это просто «Код Леонардо» навеял на него такие мысли. Ну, не выглядит это шифром. Хотя все равно придется проверить.

Владимир Павлович положил книгу на кресло, вернулся на кухню, домыл плиту и рако­вину. Потом вытер все насухо, расставил на свои места. И все это время он пытался угово­рить себя, что занимается злосчастными пометками на не понравившейся ему книге просто потому, что интересно, а не потому, что некуда себя деть.

За почти десять лет, прошедших со дня смерти жены, Платонов привык к одиночеству, осознал, ощутил его не как беду, а как непременный атрибут жизни и научился с ним упра­вляться. Он аккуратно распределил его на правильные объемы, каждый наполнил своим цве­том и содержанием, а то, что оно оказывалось зачастую бессмысленным, предпочитал не замечать. Да и даже думать об этом Владимир Павлович себе не позволял.

День через два он работал в цирке, и таким образом уходили десять вечеров в месяц. Три раза в неделю он обходил антикварные магазины, и таким образом убивалось двенадцать раз по полдня, а то и больше. На то, чтобы обслуживать себя - стирка, уборка, хождение по магазинам, - тратилось по полтора-два часа в день.

А еще Владимир Павлович много читал. Последнее время это становилось все труд­нее - уставали глаза. Плющ советовал завести компьютер и читать с экрана, сделав какой угодно по размеру шрифт, но идея эта была отвергнута на корню. Почему-то Платонов ни в какую не хотел заводить себе эту новомодную игрушку. Не соблазняли его ни возможности Интернета, ни разнообразные игры, которые так красочно расписывал Плющ.

Таким образом, дыры во времени, когда нечем было себя занять, были и, мало того, из-за усталости глаз увеличивались. Владимир Павлович перепробовал множество разных занятий, даже пытался вышивать на пяльцах, но хобби себе так и не нашел. Последнее время он раздваивался между написанием мемуаров и фотографированием и склонялся посте­пенно к последнему.

В принципе разработанная им стратегия действовала безотказно, но сегодня под вли­янием каких-то обстоятельств давала сбой, и это ему совершенно не нравилось.

Платонов взял чистый лист бумаги и «Код да Винчи». Пришлось сесть за стол, а не в любимое кресло, потому что он собирался писать, а делать это «на коленке» Владимир Павлович не любил. Он отчеркнул вертикальную черту вдоль листа, потом сверху горизон­тальную. В образовавшемся в левом углу небольшом квадрате написал «№№ страницы», в длинной и узкой ячейке «Отмеченный текст» и открыл первую страницу.

С лестничной площадки послышался шум. Пришлось встать, выглянуть в глазок. Соседка, поглядывая на его дверь, в том же халате, но с завязанным вокруг шеи шарфом, вытаскивала к лифту упаковочный материал - рваную бумагу, обрывки скотча, какие-то смя­тые коробки.

А Палыч стоял, смотрел на «обстоятельство», которое нанесло такой ущерб его защите, он больше не мог уже это от себя скрывать и решал, что же теперь с этим делать.

Глава 4

Слушай, - повернулся к Владимиру Павловичу Болтун и встряхнул шкатулку, - а что там внутри? Краеугольный камень, рукописи Шекспира или корона Российской империи?

Ты уверен, что там что-то есть?

Абсолютно, - Болтун еще раз потряс шкатулку. - Там что-то движется, довольно большое и занимающее почти весь объем. Это не деталь замка, внутри что-то хранится...

И все встало на свои места.

Вчера Платонов немалое время потратил на то, чтобы разобраться с этими галочками на полях. Он аккуратно выписывал помеченные карандашом фразы, пытаясь найти в них хоть какой-то смысл, и почти преуспел в этом начинании.

Пришлось, правда, почти сразу выбросить первый листок, расчертить второй и доба­вить в нем третью колонку - «Комментарии», записи в которой, однако, появлялись спора­дически. Он пролистал почти половину книги, когда у него заболела спина. Тогда он встал, чтобы пройтись, потянулся и взглянул на свою работу:

страница 10 - «Так что, когда помрешь, я буду единственным на свете человеком, который знает правду».

страница 20 - «Они занимаются этим вот уже несколько веков». страница 28 - «Игра ваша, правила тоже».