Александр Шульга: И простил нам грехи наши...

Карамель пренебрежительно осмотрела Левшу с головы до ног и бросила свысока:

– Почтенный, о какой сладкой вате вы говорите? Вам выпала незаслуженная честь разговаривать с князем и княгиней Радзевиллами.

Красавица взмахнула тонкой холёной рукой с бриллиантовым кольцом на безымянном пальце, словно прикоснулась к струнам невидимой арфы, звуки которой напомнили Левше о чем-то далеком и недосягаемо прекрасном.

– Подбирайте соответствующую лексику, – продолжила княгиня – не огорчайтесь, но у вас отвратительная дикция, поэтому я не до конца разобрала ваш странный монолог, но замечание на счет первого места в очереди дает мне право сомневаться в вашем хорошем воспитании.

– Я тэбэ кохаю до бэзтямы, ясэнька моя, – князь Стефан на лету подхватил ладонь своей суженой и поцеловал с внутренней стороны.

– Прошу покорно меня извинить, княгиня, – попросил прощенья Левша, смиренно склонив голову, – я, кажется, обознался. Но, пусть вам это не покажется странным, их сиятельство князь, как две капли воды, похож на одного известного мне ранее прохвоста, который когда-то очень давно, собственной персоной, торговал сахарной ватой на Харьковском вокзале. Правда, не совсем успешно и за мои деньги. А когда дело не пошло, его светлость великодушно раздавал сладости нищим. Это был благородный поступок. Насколько я знаком с историей Речи Посполитой, Радзевиллы всегда славились щедростью. Присмотревшись внимательней к их сиятельству, я понял, что это не он бездарно облучал золотые царские монеты, собственноручно торговал сладкой ватой, охотился за золотой мясорубкой с платиновыми ножами и не он отравился просроченным майонезом, выступая в роли дегустатора-любителя на распродаже уцененных продуктов питания. Прошу великодушно меня простить за это досадное недоразумение. Не смею вас больше задерживать.

– Эстебан рассказывал мне эту пикантную гастрономическую историю, – засмеялась Альбина и на щеках у неё появились ямочки – но, если мне не изменяет память, это был не майонез, а простокваша. Как бы то ни было, это, ни в коей мере, не умаляет его основных мужских достоинств.

Стеф победно посмотрел по сторонам, танцевальным движением поставил правую ногу на носок, погладил себя по внутренней стороне бедра, как будто проверяя наличие вышеуказанной субстанции, щелкнул каблуками, слегка выдвинул подбородок и язвительно усмехнулся.

– Я выбачаю пану. Адже пан не дуже млодый и, мабуть, пидслипкуватый. Раджу пану прыдбаты окуляры, – его светлость прикоснулись к своим золотым очкам – але, як я памъятаю, то була не простокваша, а ряженка. А, може, «Киевский» торт?

Аристократ подхватил Карамель под руку, потянул носом и небрежно заметил на прощанье:

– Дуже дорогый у пана парфум. Мабуть, «Красная Москва»?

– Это «Русский лес», – грустно ответил Левша и проводил долгим завистливым взглядом исчезающую в толпе княжескую чету. Он и сам бы не отказался измерить глубину Cтефанового счастья, которое шляхтичу дарила княгиня Карамель. Но только геометрическим путем. Даже, несмотря на то, что у него на сладкое была аллергия.

«Может быть, ты все делаешь правильно, неугомонный очкарик», – опять подумалось Левше. Ему такое «счастье» уже не угрожало. Он давно заметил, что в его сторону с интересом посматривают только представительницы бальзаковского периода. Возраст не тот, не романтик. А самое главное – не богат. Но, он ни о чем не жалел. Даже о бриллиантовом кольце, которое, проигравшись в карты, заложил своему старому приятелю и не смог вовремя выкупить. «Не дай мне, Господь, ни богатства, ни бедности, – подумал он, – потому что, если я стану богат, то могу возгордиться и сказать: «Кто Господь?». А если обеднею, то начну воровать и вспоминать имя Господа всуе».

Но, после этой встречи в душу все чаще и чаще черной крысой закрадывалось сомнение, а вместе с ним и злодейка зависть. Левше нелегко было признаться самому себе, что он все-таки завидовал этому замухрышке и неудачнику Стефу. Прежде всего, завидовал его таланту художника. Во-вторых, испытывал чувство щемящей зависти к его безусловному аристократизму. А самое главное, не мог простить Стефану Радзевиллу его молодости, неистребимого оптимизма и всепобеждающего тяготенья к женской красоте, которые у него самого, к глубокому сожаленью, давно шли на убыль, и бесследно исчезали, как звук.

Спустя год до Левши дошли слухи, что тонкого ценителя женской красоты Стефана Радзевилла застрелили кавказские торговцы наркотиками с Черемушкинского рынка. Он с непростительной халатностью отнесся к предложению Левши перевезти в Москву сахарную центрифугу и поставить Альбину на реализацию. Видимо, подозревал, что где-то на вернисаже найдутся покупатели, у которых денег гораздо больше, чем у него и нет аллергии на сладкое и, вместе с сахарной ватой могут перекупить и самую княгиню Карамель. Неугомонный Стеф все-таки поехал в Таджикистан за ядами, где был в своем репертуаре. На ходу переключившись, он привез в Москву партию афганского героина, но не смог дать ему лад.