Андрей Воронин - Таможня дает добро

«Чему я удивляюсь? — подумал Сергей, вслушиваясь в трели какой‑то пичуги. — Тогда была осень, счастливая и светлая, как желтый кленовый лист. И я просто не слышал птиц, оглушенный своим счастьем.»

Он вспомнил, как в первый же вечер Тамара собрала большой букет осенних листьев и поставила его в вазу. Он наполнял гостиную запахом свежести, реки, теплого дождя и навевал легкую грусть, когда на глянцевые, словно сделанные из тонкой кожи, листья падали отблески свечей и керосиновой лампы, подвешенной к мертвой люстре. Электричество в доме было отключено, ведь все думали, что ни Дорогин, ни Тамара уже не вернутся.

Спокойная, счастливая осень…

«Каждый раз, выходя из дому, я видел, как меняются цвета, как однообразная летняя зелень, умирая, дарит нам новые оттенки, заставляя посмотреть на мир по–иному. Затем счастье стало обыденным, почти незаметным. Я о нем не вспоминал, я лишь ощущал его. Так привыкаешь к теплу в летний день. А зима? Она казалась долгой и бесконечной, но в ней тоже возникал свой потаенный смысл, когда мы с Тамарой вечерами оставались одни и знали, что рядом нет никого и быть не может, снег отделяет нас от остального мира, от Москвы, от Клина. Мы могли сидеть часами, обменявшись лишь парой фраз, почти бессмысленных, необязательных. Я даже не вдумывался в то, что говорит мне она, слушал лишь журчание ее голоса — так, как сейчас слушаю пение птицы. И задавал себе один–единственный вопрос: счастлива ли она? Если да, то почему?» «Странный вопрос, — усмехнулся Дорогин, глядя на мягкие лучи утреннего солнца, согревшего белоснежный, как свежевыпавший снег, потолок спальни. — Мы боялись говорить с ней подолгу. Я боялся услышать ответ на невысказанный вопрос, боялся, что она произнесет:"Я счастлива, потому что счастлив ты". А я? Я не хочу быть ее единственным счастьем, это слишком ко многому обязывает.»

Дорогин осторожно отвернул одеяло, сел, ощутил под босыми ступнями прохладный, немного шершаный кафель пола. Птица, певшая на подоконнике, настороженно замолчала. Взмахнула крыльями, и ее тень, скользнув по занавескам, растворилась в утреннем свете.

На часы можно было не смотреть — шесть утра. Вот уже полгода, как Дорогин просыпался в одно и то же время, с того самого дня, когда они вернулись в Клин. Тамара даже не шелохнулась, так осторожно поднялся мужчина. Чуть заметно покачивалась занавеска.

Дорогин отошел от кровати и улыбаясь смотрел на спящую женщину. Он знал, что Тамаре это не понравилось бы, она никогда не позволяла себе не то что выйти из дому, а даже покинуть спальню, не наведя на лице полной красоты.

«Такой я люблю ее еще больше, — подумал мужчина. — Днем она выглядит немного чужой, настороженной, ощущается дистанция. Она держит ее для других, не для меня, но держит же!»

Живописный беспорядок волос, несколько прядей рассыпались на подушке.

«В жизни она умеет постоять за себя, а сейчас выглядит беззащитно и трогательно.»

Дорогин ощутил почти непреодолимое желание нагнуться и поцеловать спящую в висок, сделать это так осторожно, чтобы Тамара не проснулась. Но не стал искушать судьбу.

«Если подумал, считай, что уже сделал», — усмехнулся он и приоткрыл дверь спальной.

В узкую щель тут же просунул нос пес Лютер, огромный мохнатый колли, чей сон оказался более чутким, чем у его хозяйки.

— Тсс, — Дорогин приложил палец к губам, показывая, чтобы Лютер менее шумно выражал свою радость по поводу того, что начался новый день. — Ее разбудишь!

Лютер тут же виновато попятился, выпуская Дорогина из комнаты.

— Ну вот, — сказал Сергей, — дни теперь стали длиннее, веселее смотри на мир. Наша с тобой жизнь только начинается!

Огромный дом покойного доктора Рычагова еще хранил в себе ночной холод и тишину. Пес нетерпеливо скреб лапами по двери ванной комнаты, пока Дорогин приводил себя в порядок. Пес знал, что утренний ритуал останется неизменным и сейчас он сможет вдоволь порезвиться рядом с хозяином.

Дорогин бежал по влажной, только начинавшей расти весенней траве к недалекому леску. Лютер мог бы легко обогнать Сергея, но держался рядом. Капли росы уже блестели в его густой рыжей шерсти. Дорогин чувствовал, как холодный утренний воздух обтекает его лицо, как холодит белые, еще не привыкшие с зимы к солнцу плечи. Сколько себя помнил, он никогда специально не загорал.

Живописная опушка с невысокими сосенками. За ними редкий, чистый, словно бы его подметали каждый день, лес.

— Помнишь, как я тебя нашел здесь? — Дорогин разговаривал с псом вслух, даже не сомневаясь в том, что Лютер его понимает. — Ты был совсем никакой, раненый. Помнишь? Есть моменты в жизни, о которых лучше не вспоминать, а?