Андрей Воронин - Таможня дает добро

Дача была богато обставлена. Мужчина отошел от камина, постоял у окна.

«Ну и мерзкая погода!» — подумал он. Настроение у Муратова Федора Ивановича было никудышное. Он приехал с любовницей на дачу лишь для того, чтобы напиться «до поросячьего визга», как он любил выражаться. Не дожидаясь, пока Марина, его тридцатилетняя подруга, соберет на стол, взял бутылку водки, сорвал пробку и принялся пить прямо из горлышка.

— Фу, какая гадость! — сказал он, за один раз осилив полбутылки. — Но сейчас полегчает.

И действительно, его мрачное лицо немного просветлело, глаза заблестели, а на губах даже появилась кривая улыбка. Черты лица у Федора Ивановича Муратова были твердые, четко очерченные. Когда он смотрел в огонь, его лицо казалось вырубленным из грубого камня. Такими же были и руки начальника хранилища военного завода, который в народе именуют «почтовым ящиком».

— Зачем ты пьешь на голодный желудок, без закуски? Подождал бы пару минут, — вкрадчиво сказала Марина.

— Как хочу, так и пью.

Минут через двадцать в гостиной потеплело. Марина наконец сбросила шубу, а Муратов снял пиджак и остался в тонком свитере светло–кремового

цвета. Он сел за стол, налил водки сначала женщине, потом себе.

— Я водку пить не буду, — сказала женщина.

— Выпей, согреешься.

— Водка меня не согревает, мне тепло только в постели.

— И до постели дело дойдет.

—. Тебе завтра когда на службе надо показаться?

— К обеду поедем.

О том, что Муратов сейчас находится на даче с любовницей, не знали ни его жена, ни дети. Это было известно лишь одному человеку — Адаму Михайловичу Самусеву, заместителю директора завода по хозяйственной части. Случалось, и раньше начальник хранилища приглашал своего сослуживца на дачу «оттянуться» с девочками.

Марина пила коньяк, Самусев хлестал водку, причем пил, почти не пьянея. Он сидел опершись локтями о стол, тупо глядя на любовницу. Та даже не пыталась ничего предпринимать, прекрасно зная, что вскоре Муратов тяжело задышит, поднимется из‑за стола и скомандует:

«Ну а теперь пошли в трубу дуть».

Федор потащит ее в спальню, на сырые простыни, под тяжелое, отсыревшее одеяло. Она будет ежиться от холода и, чтобы хоть как‑то согреться, прижмется к горячему от водки телу мужчины. Он ею овладеет, быстро и сильно, абсолютно не интересуясь ее ощущениями. А после этого сразу уснет. Она же, разгоряченная, не удовлетворенная, еще долго будет лежать без сна, прислушиваясь к свисту ветра, к вою бродячих псов и к стуку капель дождя. Вновь вернутся холод, ощущение безысходного одиночества. Вновь она почувствует липкую, давящую на грудь влагу толстого ватного одеяла.

Но, как справедливо сказал Федор, в жизни все случается не так, как предполагаешь. Оно и случилось не так, как представила себе в мыслях женщина.

В десять часов в окошко постучали. Стекло отозвалось прохладным звоном.

— Кто это? — по–бульдожьи выставив вперед нижнюю челюсть, сверкнул глазами Муратов.

Марина испуганно передернула плечами.

— Кому это не спится в глухую ночь? — выбравшись из‑за стола, Муратов качнулся, тряхнул головой, смахнул пот со лба и направился к окну. Он отдернул штору, прижался лицом к стеклу, расплющив о него нос. — Кто там?

— Я, Федор, я! — в темном плаще и в серой кепке прямо под окном стоял Адам Михайлович Самусев. В левой руке он держал портфель, в правой — связку ключей.

— Сейчас открою.

Муратов открыл дверь. Самусев вошел в дом, снял кепку, стряхнул ее.

— Чего стряслось, а, Михалыч?

— Да вот проезжал мимо, увидел огонек, думаю, дай заеду, навещу тебя.

— Тоже мне, нашел время для гостей! Ну раз уж приехал, заходи. — Самусев отметил что Муратов уже изрядно пьян. — Дай гостю тарелку, Марина. И стакан.

— Сейчас, сейчас, — Марина, ничего не понимая, засуетилась, поставила для Самусева два прибора.

Тот не торопился снимать плащ, стоял, глядя на пылающий камин.

— У вас тут хорошо, огонь горит, тепло. Давно небось устроились.

— Приехал бы ты на полчаса позже, я бы тебе дверь не открыл.

— Тогда бы я и огонька в окне не увидел. Кто ж таким делом при свете занимается? Я все понимаю, дело нужное, хорошее, третий в нем лишний, — хитро подмигнув хозяину, сказал Адам Михайлович.

— Раз уж зашел, то разденься, а то стоишь, как курица мокрая, вода с тебя на ковер течет!

Самусев снял плащ, потер руку об руку. Подошел к камину, немного потоптался возле него, отогревая замерзшее тело.

— Гнусная погода, да, Федор?