Андрей Воронин - Таможня дает добро

Девять часов в пути с двумя короткими остановками, и темный, запыленный джип уже подскакивал на проселочных дорогах, приближаясь к белорусско–латышской границе. Этот путь Дорогину был знаком. Еще совсем недавно он с легким сердцем, с радостной душой мчался на «Ниве» по этой же дороге. И вот сейчас он ехал по ней вновь, но на душе у него не было радости. Сердце все время сжималось, бешено колотилось в груди, готовое выпрыгнуть наружу.

— Что с тобой, Сергей? — негромко спрашивала Тамара.

— Что? — начинал хохотать Барановский. — Волнуется человек, волнуется мужчина. Как‑никак совсем скоро миллионером станет, а это — самый лучший повод поволноваться, попереживать.

— Я не переживаю, — резко бросал в ответ Сергей.

Но Тамара видела, что тяжелые мысли терзают душу Дорогина, не дают сосредоточиться, не дают собраться и прийти в себя.

«Как же мне все это провернуть? Остается лишь уповать на случай, он меня никогда не подводил.»

— Давай в Волчьи Ямы.

— Зачем туда ехать? — спросил Сергей.

— Хочу, чтобы ты со своим старым приятелем встретился, — опять расхохотался Барановский.

— Нет у меня здесь товарищей. Был один, да и того вместе с семьей сгубили.

— Знаю я об этом, — вполне дружелюбно и даже без ехидства говорил Геннадий Павлович. — Вот с палачом твоего дружка я тебя и хочу познакомить.

— Ведь он сгорел!

Барановский расхохотался неистово, все его тело вздрагивало, щеки колотились, из глаз текли слезы.

— Э, Дорогин, не учел ты одной простой вещи. Все мерзавцы имеют, как та кошка, девять жизней. Ты думаешь, он сгорел? А он, как та кошка, по дымоходу выберется на крышу, лишь усы и хвост осмалит, а сам целехонек. Ему топором по голове, а он убежит куда‑нибудь в кусты, рану залижет, травок целебных покушает — и опять живехонек, глазки блестят, зубки скрежещут.

— Саванюк жив? — мрачно спросил Дорогин.

— Жив, жив, куда он денется! Да и как мы без него? Без него мы как без рук, он здесь, на границе, самый главный. Он поважнее и таможенников, и пограничников, важнее майоров и полковников будет. Всех их кормит, одевает, обувает, а они ему зеленый свет и в ту и в другую сторону.

— Подонок он, — негромко сказал Дорогин. Барановский от этого лишь расхохотался.

— Я его, Дорогин, потом тебе отдам, делай с ним что хочешь. У тебя с ним свои счеты, свои разборки, а мне он нужен, чтобы металл на ту сторону переправить, границу пересечь без проблем.

— Договорились. Но как же он, сволочь, выжил?

— Я же тебе говорю, такие, как Саванюк, бессмертны. Ты его жги, режь, вешай, а он все равно живой.

Минут через пятнадцать заляпанный грязью джип уже въезжал на территорию бывшей ракетной части.

— Посигналь, — сказал Барановский.

Сергей трижды нажал клаксон. Из‑за бункера, словно по мановению волшебной палочки, из близлежащих кустов возник Саванюк. Он был в камуфляже, голова перебинтована. По тому, как оттопыривается куртка, Дорогин понял, что за поясом у Саванюка оружие.

Барановский и Сильнов выбрались из джипа.

— Здорово, Саванюк, — направляясь к бывшему полковнику, возбужденно и радостно воскликнул Барановский. Он шел с протянутой вперед правой рукой. — Ну как ты, родной? Вижу, жив–здоров, в глазах блеск, поживу чуешь.

— Не думал, что ты, Геннадий Павлович, так быстро вернешься. Токарев где?

— В столице остался. Проблемы, знаешь ли, многие вопросы решить надо. Да я не один приехал.

— Вижу, вижу, — Саванюк заметил, что в джипе, кроме Барановского и Сильнова, есть еще двое, но кто, он рассмотреть сквозь тонированные стекла не смог.

— Ты, это самое, не волнуйся, Саванюк, я тебя с хорошим человеком познакомить хочу.

— С каким? — недоверчиво и мрачно, поворачивая перебинтованную голову из стороны в сторону, пробурчал отставной полковник.

— С очень хорошим. Отдай‑ка оружие моему охраннику, а то разволнуешься, дергаться начнешь, беды еще натворишь. А нам теперь надо быть всем вместе, как пальцам на руке.

Сильнов подскочил к Саванюку и выхватил из‑за пояса отставного полковника пистолет «ТТ», спрятал его в карман куртки. Затем из машины вышел Сергей Дорогин. Саванюк затрясся, и его правая рука дернулась.

— Не волнуйся! Не кипятись! — благостным голосом попытался воздействовать на перепуганного Саванюка Барановский.

Дорогин не спеша подошел.

— Мужики, — сказал Барановский, — я хочу, чтобы все у нас прошло тихо и мирно, без эксцессов, без лишней крови и безо всякой хрени. Мы делаем одно общее дело, так что дергаться не надо, а то навредим делу, все останемся без денег. Правильно я говорю, Саванюк?