Евгений Сухов - Аристократ обмана

Леонид повернулся, чтобы выскочить из сторожки, но кто-то из стоявших рядом надавил ему на плечи, сбив с ног. Варнаховский почувствовал, что разбил в кровь губу, а карабинеры, не жалея его суставов, заломили руки за спину и надели наручники. Затем его подхватили с боков и поставили на ноги.

– Так-то оно будет лучше, – похвалил карабинеров Филимонов. – Что-то видок у вас не самый хороший, вот и губу разбили… – посочувствовал он. – Ну да уж ладно, вам-то какая разница, в каком виде идти на каторгу.

– В чем меня обвиняют? – угрюмо спросил Леонид.

– О! Вы у нас знаменитость. У вас много грехов, всех их даже не перечислишь. Ну, если вас интересует, извольте – правда, вкратце: различного рода мошенничества, аферы, кража великокняжеской иконы, а потом вы продали американскому промышленнику Генриху Моргану Зимний императорский дворец. Ловко, однако! Этот американец, верно, большой простофиля, а? – Филимонов пребывал в благодушном настроении.

– Куда вы меня везете?

– В Россию, родимый, там вас дожидается правосудие.

– Где Элиз? Я хочу ее видеть!

– Да не переживайте вы так, – успокоил Филимонов. – Она поедет вместе с вами… во всяком случае, до границы. А вот в Россию ей дорога закрыта по высочайшему императорскому указу. Тут я вам ничем помочь не могу. Хотя попытаюсь похлопотать – авось на нее тоже что-нибудь отыщется. Вот тогда будете сидеть вместе на одной каторге!

– Я никуда отсюда не поеду, пока не увижу Элиз, – произнес Варнаховский.

Видно, в его лице начальник сыскной полиции рассмотрел нечто такое, против чего возражать не хотелось.

– Хорошо, пусть простится с барышней, – распорядился он по-французски. – А там уж и с богом!

Подле Элиз, стоявшей у кареты, находилось двое мужчин в английских сюртуках. В одежде все строго, от темного тона до покроя, ничего такого, за что мог бы зацепиться взгляд.

– Только недолго, – наказал Филимонов, – время не ждет. – Вытащив часы, он выразительно глянул на циферблат. – Даю вам пять минут!

– Они надели на тебя наручники, – произнесла Элиз, прикусив губу.

– Ты будешь смеяться, но теперь я особо опасный преступник.

– Мне не до смеха.

– Мне тоже.

– Куда тебя повезут?

– В Россию.

– Мне туда нельзя.

– Я это знаю.

– Ты уходишь навсегда?

– Не говори глупостей. Я никогда тебя не оставлю!

– Что же нам теперь делать?

– Вот увидишь, я что-нибудь придумаю.

Филимонов шагнул вперед.

– Господа, мне крайне неловко прерывать вашу интимную беседу, но я нахожусь на государственной службе, и мое время всецело принадлежит государю.

– Я тебе напишу, – стараясь не расплакаться, произнесла Элиз.

– Прости.

– За что?

– За то, что не могу обнять тебя на прощание. У меня скованы руки.

Начальник сыска едва кивнул, и мужчины в английских сюртуках, стоявшие рядом, тотчас подхватили Леонида под руки и повели к ландо с опущенным верхом. В прежние времена, обделанный позолотой, это был весьма модный и представительный экипаж. Сейчас былое излишество давно отколупалось, и теперь ландо было годным лишь для того, чтобы перевозить преступников.

На передке в черном теплом плаще и полуцилиндре из шерстяной ткани сидел мужчина лет тридцати и терпеливо дожидался, когда в повозку сядет начальник санкт-петербургского сыска. Дутые шины слегка просели под тяжестью Филимонова, качнув повозку, а следом мужчины в черных сюртуках подсадили Варнаховского и молча сели от него по обе стороны. Если не знать того, что их соседом является арестованный, они вполне могли бы сойти за обходительных молодых людей.

– Ну что ж, приятель, дорога нам предстоит долгая, так что, надеюсь, шутить не будете. А то мы народ сурьезный, разом усмирим!

Леонид промолчал.

– Что-то, однако, стало холодать… Вот что, Никита, – обратился начальник к одному из сопровождающих, – накинь-ка верх, а то на меня всегда скверно действует горный воздух.

– Это мы мигом, ваше превосходительство! – охотно отозвался помощник.

Экипаж мягко качнулся на усиленных рессорах и покатил по узкой горной дороге.

– Господа, – негромко обратился государь к начальнику Третьего отделения и его заместителю, присевшим в кресла. – Кроме официальной полиции, существует, так сказать, тайная, о существовании которой знает лишь ограниченный круг лиц.

На столе в небольшой фарфоровой вазочке лежало шоколадное печенье, одно из любимых у государя. В сахарнице – молотый свекольный сахар. В небольших чашках уже был разлит чай, оставалось лишь дотянуться щипчиками до кусков сахара, но делать это было преждевременно; следовало дослушать государя, а он был торжественен и строг одновременно.