Анатолий Галкин: Опасные игрушки

Дождь доконал всех. Никто из группы не остался в центре Вены. Ни у кого уже не было сил и желания наслаждаться мелодиями ночного города.

Первый день в таких поездках – он всегда, как первый блин. Варваре и Марине было трудно еще и потому, что день их начался в Москве в пять утра, а двухчасовая разница с Европой отдалили время отбоя. Не ложиться же спать в девять вечера! Они попытались соорудить ужин, но есть не хотелось. И разговаривать тоже. Любой разговор вернул бы их к событиям в Москве. А очень хотелось забыть то, что было там в последние недели… Они даже договорились ни разу не звонить в Москву. Может быть потому они даже не заметили, что на одной из полочек стенного шкафа стоит телефон. Просто не обратили на него внимания. Но вдруг он сам заявил о себе мелодичным настойчивым звонком.

Это мог быть кто угодно: и экскурсовод Люба, и кто-нибудь из группы, и местный портье, и… Варвара взяла трубку и развернулась так, чтобы Марина видела ее лицо. Лицо, которое будет сохранять спокойную улыбку вне зависимости от содержания разговора.

– Слушаю вас.

– Что, думаешь спряталась? Мы же говорили, что везде тебя найдем. Ты обманула нас и теперь готовься к смерти. Мы везде будем следовать за тобой. И завтра и через неделю… Готовься!

– Вы, очевидно, ошиблись… Здесь таких нет.

Варвара положила трубку и попыталась улыбнуться еще шире. Возможно, это был перебор. Играла она хорошо, но уж очень подготовленный и настороженный был зритель. По испуганным глазам Марины было видно, что она не поверила и не поверит, хоть примени для нее всю систему Станиславского. Но Варе надо было продолжать играть.

– Ошибся кто-то… Я немецкий не очень хорошо знаю. А австрийцы вообще на своем диалекте говорят…

– Варя, это были они?

– Кто?.. Тебе действительно надо успокоиться. Они тебе везде теперь будут мерещиться… Я же сказала – ошибка. Давай я специально спущусь к портье и уточню. Может он знает, кто звонил.

Варя выскочила и, не дожидаясь лифта, побежала по лестнице – всего-то четвертый этаж.

Немецкий она действительно знала плохо. Как и английский. Говорить свободно она могла только на французском. Но портье оказался полиглотом. Через пару минут было ясно, что звонок был из Москвы, что звонившая – молодая девушка точно указала номер комнаты, а затем уточнила: «Мне нужна Марина Гридина, которая сегодня прилетела из Москвы».

На этой неделе Борзенко в очередной раз попал в полосу творческого простоя. Его в очередной раз сняли с эфира. И его очередной «шеф» что-то кричал, надувался, краснел. Он волновался намного больше, чем сам Борзенко. Попав между жерновами, «шеф» понимал, что не продержится долго, но старался продлить свое существование, угождая то одной, то другой стороне. Чудак! В битве гигантов опасно стоять на линии фронта и услужливо кланяться обоим.

Борзенко и сам бывал в таком положении. Но очень давно. Это было, пока не появился человек, который круто изменил его жизнь. Он возник вдруг и именно в тот момент, когда все отвернулись от Борзенко. Он единственный посочувствовал, поддержал и восстановил справедливость. И делал это он в то время, когда остальные или просто отмахивались или ехидно усмехались.

Почти никогда Борзенко не упоминал его имени. Он вообще старался ни с кем не говорить о своем благодетеле. Даже в своих мыслях он именовал его то Учителем, то Хозяином. Со второго года знакомства Борзенко стал называть его Игроком. И это оказалось самым точным, самым емким определением этого человека. Это было сутью его характера.

Игрок никогда не стремился к высоким должностям. Его это не интересовало. Он смотрел на все, как на шахматное поле в миллионы клеточек. Толпы безликих пешек, которыми не так уж сложно управлять. Тысячи более или менее значимых фигур, стремящихся попасть в свиту монархов. И казалось бы вершина – ферзь и король. Но всегда где-то рядом с этой огромной доской тот, кого называют шахматист. Тот, кто может убрать непослушные фигуры на самый край, кто может заменить свиту, запугать ферзя сумбурным движением пешек, подставить под шах самого короля… Это и было его целью, его страстью, его мечтой…

Борзенко хорошо понимал, что для Игрока он один из многих. Он просто орудие, рупор, рычаг. Но Борзенко знал и другое – Игрок никогда не сдавал своих. Он до конца бился за них и почти всегда побеждал. И спасенные служили ему еще большей верой и правдой…

О своем новом падении Борзенко сразу же сообщил Игроку и в ответ услышал потоки праведного гнева и сарказма по поводу ничтожных врагов, уверений, что очень скоро он все поправит, наладит, улучшит. Можно было не сомневаться, что так оно и будет – свои, преданные ему фигуры Игрок с доски не снимал…