Шерриер Кристиан - Не говорите ему о цветах

Можно было уезжать. Я завел машину, но оказалось, что мы не можем сдвинуться с места: колеса завязли в песке. Я пытался переключать скорости, толкал машину сзади — все тщетно. Я уже выдохся, от напряжения пот заливал глаза, я вытащил платок, чтобы стереть его и увидал, что оба купальщика направляются к нам. Они уже были одеты и скоро подошли. Мужчина, гигант с широченными плечами и добродушным лицом, сказал мне:

— Трудности, малыш? Подожди, я тебе помогу. Со мной это часто случалось. Я получил опыт в Сахаре. — Он опустился на колени возле задних колес и прибавил:

— Запомни. Во-первых, подложи что-нибудь твердое под колеса, например, ветки; во-вторых, толкай.

Мужчина оказался как раз над телом Роллэна. Это меня привело в неописуемый ужас, ибо он стал сгребать песок с могилы, чтобы освободить путь колесам.

— Вот так надо делать, малыш! А теперь принеси-ка мне веток.

Я пулей домчался до сосен на опушке леса и так же быстро вернулся с сухой охапкой. Мужчина все это время отгребал песок, еще немного, и он бы наткнулся на покрывало. К счастью, его вполне устроили ветки.

— Молодчина, ты не так глуп, как может показаться! Теперь садись за руль; увидишь, она покатится, как по маслу.

Я включил первую скорость, нажал на акселератор. Действительно, машина рванула вперед и выскочила на дорогу. Я помахал ему на прощанье и поехал к центральному шоссе.

— Что будем делать теперь? — спросила Урсула довольно мрачно.

— Утопим машину. Не можем же мы на ней вернуться в город, если Роллэн уехал на ней в путешествие.

В трех километрах от города я свернул направо. Проехав метров сто, затормозил. Мы стояли на вершине склона, а под нами был океан. Я поставил машину на ручной тормоз и толкнул ее под уклон. Видно было, как она набирает скорость, потом малолитражка достигла края обрыва и исчезла в воде… Мы вернулись домой пешком. Я был настолько изнурен, что думал заснуть мертвым сном, лишь только доберусь до кровати. Однако я ни на секунду не сомкнул глаз. Передо мной стояло лицо Роллэна и его рот, который я засыпал песком, чтобы помешать ему заговорить.

В глубоком молчании все ели сыр. Широкие ступни Концепции топали по плиточному полу. Прошел, безвозвратно исчез еще один день… Роберт пожирал рокфор, запихивая его пальцами в рот. Все лицо мальчика было залеплено белой массой вплоть до бровей, но никто ему не делал замечания.

Мадам Берже внезапно вскочила и выбежала в вестибюль к огромной китайской вазе. Слышно было, как она радостно, вскрикнула и засмеялась скрипучим смехом. Все вздрогнули — было похоже, что провели железом по стеклу. Франсуаза Берже говорила громко, почти кричала:

— Думаю, могу гордиться своим произведением. Посмотрите на гладиолусы! Какая прелесть! Они достигают почти полутора метров. А георгины! А мои золотые шары и тысячелистник! Ах, как я счастлива! Моя ваза — истинное великолепие, без сомнения — это моя гордость!

Еще долго слышались ее восклицания. Никто не отвечал. Жак Берже, перекрывая ее голос, сказал:

— Урсула, вы однажды спросили, что так привлекает меня в древнем Египте. Я вам отвечу — Ахенатон. Он стал моим другом. В 1949 году возле Эль-Амарна я обнаружил его мумию. Сначала я еще сомневался, так как при погребении его плохо мумифицировали, и тело было неузнаваемо. Но после прочтения надписей на стенах гробницы я убедился, что это именно он. Знаете, это необыкновенный человек. Он боролся с олигархией, и она его не простила. Даже после смерти его преследовал гнев жрецов.

— Как это? — спросила девушка.

— Разбивали его статуи, барельефы с его изображениями. Ненавидели все, что о нем напоминало. Как с…

— Как с корнетом Карлом, — живо вставила Урсула.

— Корнет Карл? — Это имя вызывало в Жаке Берже смутную тревогу.

— Да, — продолжала она, — это один из моих предков. Он сражался в рядах армии Наполеона. И в моей семье ему не могли этого простить. Его заклеймили, как предателя. Перевернули его портрет вверх ногами, как будто повесили его за ноги.

Жак Берже побледнел. Лицо его стало под цвет белого овечьего сыра на его тарелке, который он начал нервно крошить на мелкие кусочки.

— Я в восторге от георгинов, — заходилась в вестибюле мадам Берже. И снова послышался ее скрипучий безумный смех.

Тем же вечером Франсуаза Берже без стука появилась в комнате сына. Тот закрыл свои расчеты и с терпеливой покорностью посмотрел на мать.

— Жан Клод, надо, чтобы ты что-нибудь сделал со стариками. Поговори с ними, отец твой ничего не желает слышать. Прошу тебя, пойди, и пригрози им.