Анна Владимирская - Предчувствие смерти

— Они останутся с нами, — твердо сказала Вера.

Художник посмотрел на свою собеседницу прищурившись. в кондиционированном очищенном воздухе повисла неловкость. Иван и Андрей, чувствуя ее, присели поодаль и утонули в мягкой коже. Лученко, не давая никому из присутствующих открыть рот, кивнула на картину, снятую со стены и стоявшую на столике напротив. На ней была изображена ветка цветущей магнолии.

— Вам перестала нравиться собственная работа?

Феофанов, вздрогнув, вопросительно посмотрел на Веру, и после долгой паузы спросил:

— Вы… догадались?

— Догадалась, — усмехнулась Вера.

— Вы абсолютно правы. После того как убили моего брата, после пережитой депрессии, я смотрю на эту ветку иначе. Она мне кажется жирной, мясистой, слишком телесной. Как будто это не цветок магнолии, а какой-то цветок-паразит, пожирающий все живое.

Иван, ничего не понимая, тревожно переводил взгляд с Веры на Кадмия и обратно. Андрей, догадываясь, что его возлюбленная знает, что делает, напряженно слушал.

— Интересная у вас манера заканчивать работу! — снова резко свернула в сторону Вера. — Я в прошлый раз еще приметила.

— Что ж тут интересного? Просто подпись «К. Феофанов».

— Ничего себе — просто подпись! Во-первых, вы это делаете ярчайшей желтой стронциановой краской. А во-вторых, еще и припечатываете большим пальцем руки. Прямо как Рембрандт.

— А… При чем здесь Рембрандт?

— Ну, вам как художнику стыдно не знать тот факт, что великий голландский гений некоторые свои работы, например офорты, заканчивал, обмакнув большой палец правой руки в тушь и ставя вместо подписи оттиск большого пальца в нижнем правом углу картины, как своеобразную печать.

Жаровне и Двинятину внезапно привиделся этот голландский гений, укоризненно грозящий пальцем хозяину.

— Вы наблюдательны, Вера Алексеевна, — вымученно осклабился Кадмий. — Я действительно скопировал эту манеру голландца. Просто неловко признаваться, что заимствуешь какой-то прием у великих. А вы, я вижу, знаток живописи, разбираетесь в искусстве! Похвально!

— Да, в детстве немного ходила в изостудию, потом бросила…

Она достала из маленькой модной сумочки цвета слоновой кости небольшой блокнотик с тем самым «паркером» — ручкой, которую почему-то не украли грабители квартиры. С этими предметами Вера никогда не расставалась, на случай, если понадобится записать что-то важное, полезное, какой-то адрес или чей-то телефон. Протянув Феофанову блокнот с ручкой, она с одной из самых своих располагающих улыбок попросила:

— Вот я уеду в Киев, вернусь к своим пациентам. И буду друзьям рассказывать, что подружилась с самим Феофановым, одним из самых уважаемых и успешных художников нашего времени. А предъявить мне будет нечего. Купить у вас картину я не могу, мне это не по карману. А вот попросить сделать набросок — могу. Ведь это не будет слишком смело с моей стороны, правда? Нарисуйте мне бабочку, пожалуйста…

— Я лучше подарю вам картину! — сказал художник, явно растерявшись от Вериного напора.

— Нет, маэстро, я никогда не посмею принять от вас такой дорогой подарок! Что вы! А вот крохотный набросок — это совсем другое дело. Ну нарисуйте мне ма-лю-ю-у-сенькую бабочку, прямо сейчас и здесь! — Вера вела себя, как капризный ребенок, протягивая белый листок, разве только не стучала от нетерпения ножками по ламинированному паркету.

Повисла долгая, тяжелая пауза. Кадмий Иванович покраснел, ему явно был неприятен Верин натиск. Наконец он сухо произнес:

— Вера Алексеевна! Я не люблю импровизаций. И не рисую экзальтированным дамочкам в блокноты! А кроме того, после своей депрессии я вообще, боюсь, долго не смогу взять карандаш в руки. Вы как врач должны были это знать. А ведете себя как, простите меня, попрошайка! — Он даже отвернулся от Веры в знак того, что разговор окончен.

— Ну что ж, на нет и суда нет! — отчеканила Лученко внешне спокойно, но в глубине души напрягаясь так, будто ей предстояло сдавать экзамен. — Поскольку сейчас вы здоровы, не могу пожелать вам скорейшего выздоровления, Август Иванович.

Лученко произнесла эту фразу негромко, но четко и ясно. В зале словно разорвался снаряд. Первым среагировал Иван:

— Веруня, это ж Кадмий Иванович, а Август Иванович его брат, тобто…

— Что вы себе позволяете? — зловещим шепотом прошипел хозяин дома, и на фоне светлого дивана его лицо сделалось багровым.

Андрей ничего не сказал, но руку сжал в кулак.