Елена Миронова - Возвращение

— Помнишь меня, Айболит?

Женщина, до этого весело улыбавшаяся, быстро поднялась со стула и бочком направилась к двери. Некоторые женщины иногда очень хорошо соображают.

— Александр Матвеевич, я потом зайду, — пробормотала она и скрылась.

Жанна продолжала нависать над врачом.

— Да что происходит? — Александр Матвеевич вдруг побелел, и стал одного цвета со своим накрахмаленным халатом.

— Вижу, вспомнил, — ухмыльнулась Жанна.

Она вдруг почувствовала себя нехорошо, и присела на тот стул, с которого только что исчезла посетительница.

Голова у неё закружилась, на глаза словно давила какая-то глыба, сердцебиение нарушилось, и, словно сквозь сон, она почувствовала тот ужас, охвативший её во время первого свидания с этим доктором.

Через плотную пелену тумана звучали его слова: « У вас рак… Вам осталось жить не более трёх месяцев. Мне очень жаль…»

Жанна усилием воли скинула с себя оцепенение, но слабость ещё осталась. Чтобы отвлечься, она открыла сумочку, достала «Кэмел» и быстро закурила. Несмотря на то, что врачи запретили ей курить на время кормления дочери, Жанна не могла отказаться от старой привычки на все сто процентов. Конечно, она не курила так же, как раньше, сдерживала себя ради Полины, но иногда не могла отказаться от сигареты, хотя бы раз в неделю. Слишком много всего на неё свалилось, а кроме этого, за время её отсутствия в Семье накопилось множество проблем, которые тоже было необходимо решать. Жанна, как выяснилось, вовсе не двужильная, увы.

Руки, вопреки её ожиданиям, не дрожали. Значит, она уже приходит в себя, и становится той Жанной, которой была раньше. Этот факт порадовал её. В последнее время женщину радовало всё, что подтверждало характер той, прежней, настоящей Жанны — умной, сильной, способной на всё ради достижения собственной цели.

— Здесь не курят, — пролепетал доктор.

Он ещё не вспомнил эту странную молодую особу, но что-то связанное с ней смутно мельтешило в его испуганных мыслях.

Жанна, прищурившись, выпустила облачко и подняла глаза, наблюдая, как оно поднимается вверх и медленно тает. Врач, опешивший от такого нестандартного поведения, наблюдал за облачком дыма вместе с ней. Он не знал, что делать, и предпочёл подождать, пока посетительница не заговорит сама.

— Ну? — Жанна затушила едва начатую сигарету, бросив её на пол и придавив каблуком. — У тебя язык отсох? Будешь говорить?

— Что, что говорить? — пылко воскликнул врач, всем своим видом показывая, что на роль разведчика не годится, и при малейшем нажатии с удовольствием выдаст все секреты, и свои, и чужие, расскажет даже то, чего не знает.

Он с готовностью подался вперёд, ожидая вопроса, на который он должен будет дать ответ. И случайно приблизился к лицу этой совсем молодой женщины. Обычно в таком возрасте женщин ещё называют девушками, но эту даму назвать девушкой не позволяли её глаза. Они словно знали всё, и смотрели на собеседника с такой вселенской мудростью, мудростью черепахи Тортиллы, что человек чувствовал себя одураченным. На таком юном лице, на котором нет ни одной морщинки, не могло быть таких всезнающих глаз, глаз опытной, много пожившей и много видевшей на своём веку женщины. Именно глаза Жанны вводили в заблуждение всех окружающих. Именно глаза не давали никому разрешения назвать её девушкой, но Жанну это не смущало. Мало того, она даже не задумывалась об этом.

Она тоже впилась взглядом своих чёрных, похожих на смородины, глаз, в очи доктора, и увидела в них страх.

Доктор вспомнил! Вспомнил и отшатнулся, откинулся на спинку стула и что-то забормотал, вытер пот со лба своим белым, под стать халату и статусу, платочком.

— Послушайте, я не хотел, я не знал, — залепетал он, — вы живы, и…

Жанна удовлетворённо откинулась на спинку стула.

— Я тороплюсь, поэтому давай ты сам расскажешь мне всю историю, без моих вопросов. Или ты предпочитаешь диалог? — усмехнулась она.

В этой юной женщине было столько силы, что мужчина, который был на десять лет старше Жанны, отчаянно трусил. Ему и в голову не приходило сделать вид, что он просто ошибся в анализах, и что может просто позвать охрану. Он боялся, и это было видно невооружённым глазом. Так боялся, что и не думал лгать и изворачиваться. Тем более что так называемая жертва и так уже всё поняла, иначе и не пришла бы к нему.

— Это всё Мила, это она, — выдохнул он и ухватился за графин с водой, словно тот был спасительной соломинкой. Жадно выпив стакан воды, Александр Матвеевич продолжал: