Татьяна Гармаш-Роффе - И нет мне прощения

– Давайте травить анекдоты! – предложил Алексей. – А то, боюсь, заснем тут от скуки!

Гена весело согласился, и некоторое время они, поглядывая на подъезд, хохотали.

Когда анекдоты иссякли, они еще поговорили о том о сем, и Гена начал позевывать.

– Кофе хочешь?

Гена кивнул.

– У нас бутерброды есть, поделимся с тобой.

Парнишка, конечно же, не подумал взять с собой еду, отчего с энтузиазмом принял предложение.

Алексей разлил кофе из термоса по стаканчикам, строго зыркнув на Игоря, и раздал бутерброды.

Игорь понял молчаливый приказ: кофе со снотворным не пить! Гена же с удовольствием поедал свой бутерброд с щедрыми ломтями свежайшего окорока, прихлебывая кофе.

– Че-то кофе у вас не того, – произнес он с набитым ртом. – Невкусный.

– Не хочешь – не пей, – безразлично откликнулся детектив. – У нас кофе-машина сломалась, это растворимый, извини уж.

Гена съел свой бутерброд до последней крошки и выпил невкусный кофе до последнего глотка, даже языком слизал капли с бортика пластикового стакана.

Минут через пятнадцать он уже крепко спал, откинув голову на подголовник и тихо похрапывая.

– Пошли, – распорядился Кис, и они бесшумно выскользнули из машины.

Ночь стояла стылая и яркая. Из десяти ближайших к подъезду фонарей горели только два, и их дегенеративный свет не мешал любоваться пиршеством небесных светил. Алексей постоял несколько секунд, задрав голову. Игорь тоже. Не потому что подражал шефу, отнюдь нет. Пейзаж звездного неба его всегда зачаровывал, и он воспользовался неожиданной паузой, чтобы успеть вобрать в себя величественную красоту космоса.

– «Открылась бездна, звезд полна. Звездам числа нет, бездне – дна…» [6]Как коротко и точно, правда?

– А мне другие строчки вспомнились… – откликнулся Алексей:

Игорь покосился на шефа. Он не знал этого стиха (или отрывка?), хотя был очень начитанным, – но строчки сами были как отрава. Он не стал спрашивать, кто автор. Только подумал, что у шефа плохое настроение.

Или дурное предчувствие?

Алексей еще в первый свой визит в этот дом подсмотрел комбинацию кодового замка, державшегося, по правде сказать, «на честном слове». Они благополучно проникли в подъезд, поднялись на четвертый этаж, скользнули к нужной двери. Старичок, дай ему бог здоровья, должен сладко спать с «новыми капельками»…

Кис открыл свой портфель, в котором водились разные «сезам, отворись!». И через пять минут они, надев перчатки и бахилы, бесшумно входили в мастерскую художника.

Тесная однушка, сказать по правде, ничем не напоминала пресловутую мастерскую художника: ни холстов, ни красок, ни подрамников, ни растворителей, ни кистей, – ни-че-го. Спартанская обстановка, смахивающая на бедное общежитие: кровать, тумбочка, стул, стол, шкаф. Единственным художеством был портрет Аиды, выполненный неумелой кистью маслом. Собственно, о том, что на портрете изображена Аида, можно было догадаться только по темным кудрям и жгучим глазам, да еще по тяжеловатой стати модели.

Неприятное впечатление от неудачной картины сглаживала большая фотография Аиды, стоявшая в рамке на тумбочке. Автором ее был, скорее всего, сам «художник»: только на него Аида могла смотреть с такой непередаваемой нежностью. Она была необыкновенно красива на этом снимке, сделанном с любовью и мастерством.

Кухня подтверждала справедливость соседских показаний: «художник» в этой конуре бывал, но не жил. В холодильнике бутылка пива, завонявшийся кусок колбасы да заскорузлый сыр; в мойке посуды нет, стол чистый. В мусорном ведре догнивали какие-то объедки, что объясняло затхлый и неприятный запах в квартире.

– Загляни в шкаф, – распорядился Алексей. – И на кухне в шкафчиках посмотри, что там.

Игорь открыл скрипучий гардероб, а Кис направился в совместный санузел на инспекцию.

– Кис! – позвал его Игорь. – Тут куртка! Та самая! Темно-синяя!

– У меня еще лучше… – мрачно откликнулся Алексей. – У меня труп.

Возлюбленный Аиды, одетый в темную футболку и старомодные брюки из плащевки со множеством карманов, лежал в ванне, наполненной на две трети. Одна его кисть свисала через борт ванны, другая находилась в воде. Воде, коричневатой от крови, вытекшей из перерезанных вен.

– А я думал, это от мусорного ведра запашок, – пробормотал Игорь, прикрывая рукой нос.