Евгений Сухов - Гастролеры и фабрикант

Особыми чинами до нынешней поры Феоктистовы похвастать не могли. Только подполковник Никифор Игнатьевич Феоктистов, получив контузию в Крымской кампании пятьдесят четвертого года, был назначен свияжским городничим особым распоряжением казанского генерал-губернатора Ираклия Абрамовича Боратынского и исправлял данную должность вплоть до ее упразднения.

Было у городничего Феоктистова четырнадцать душ детей, из коих выжило девять. Из них шестеро – дочки.

А что такое иметь дочерей?

А это значит, что к определенному возрасту у них должно быть хорошее приданое, чтобы они имели в женихах выбор, а главное – не засиделись бы в старых девах, что, несомненно, портит и жизнь, и отравляет характер. Дочки все у городничего были как на подбор – красивенькие, ладненькие, воспитанные и без лишнего жеманству, что мужчинам весьма по нраву. Таковых девиц разбирают сразу: хвать – и будто не было. Это как за грибами ходить: кто первый в лес пришел, тому и грибов полная корзина. Кто же проспал да ушами прохлопал – получи уже срезанные грибницы, поганки да унылые сыроежки, которыми даже червяк брезгует. Одно слово: кто не успел, тот прошляпил.

Когда же выдавал Никифор Игнатьевич свою младшенькую, Марфушку, за тетюшского помещика Полуярцева, то отдал за ней последнее, что благоприобрел за годы служения государям-императорам и Отчизне. Так и доживал свой век в Феоктистовке, потому как снимать квартиру в Свияжске средств уже не доставало. Ибо известно: пенсион у городничего – с гулькин нос. Вроде бы и есть, а вот поди разгляди его…

Помимо дочерей было у Никифора Игнатьевича три сына – Валериан, Илья и Семен. Валериан в отца пошел: мол, его назначение – Отчизне служить. Правда, не по воинской линии, а по статской. Семен как младший за ним потянулся, а вот Илья был складу иного. Он ежели кому и был готов служить, так едино себе и никому более.

Надо признать, что горькую он не лакал, девок по гумнам не тискал, как остальные его сверстники. Не любил он многолюдства и прочего столпотворения, а вот зато в карты обучился играть годков эдак с пяти, благо, что отец большей частью был на службе с полком, а более с ним справиться никто не мог. К двенадцати годам Илюха считался среди сверстников заправским игроком, с которым, дабы не продуть последние штаны, лучше играть и не садиться. (Прав, выходит, был Ленчик, когда сказывал, что мильонщик хоть в карты и не играет, но толк в них знает…)

Вечерами, когда старший и младший из братьев сидели с книгами или решали математические задачки, средний дулся в карты с парнями старше себя по возрасту раза в два и непременно выигрывал. В плутовстве его никто обличить не мог, потому как Илья самостоятельно придумал несколько шулерских приемов, которых не знали и бывалые игроки, и применял их столь ловко, что никто не замечал даже намека на жульничество.

Несколькими годами позже, прикопив деньжат, задумал Илья сделать себе выезд: как же иначе, у остальных помещиков есть, а он что – рыжий, что ли! Где меною, а где куплей заведомо краденых лошадей, а таковые супротив заводных шли вполовину, сколотил он себе тройку. Однако хоть и был Илья не по годам шустер, да уж шибко молод. А молодость – она завсегда неопытна. Но самое скверное, по большей степени, глупа. Да и барышник из него в ту пору был покудова никакой. Потому бурый мерин, рослый, с проточиной во лбу, оказался с начавшимся сапом, – хворью злой, против которой лучшим лекарством будет пуля или топор. Но за мерина отдано было аж четырнадцать рублей! И бросаться такими деньгами для пятнадцатилетнего парня означало (ни много ни мало) расписаться в собственной коммерческой несостоятельности. Оставалось одно: сбыть мерина с рук какому-нибудь ушастому, да как можно быстрее. Прикупив к паре оставшихся лошадей доброго конягу, Илейка поставил бурого в стойло и недели с три поил его бардою. Тройку же свою ладную изнурял искусно и почти безжалостно. А на Масленицу прикатил в Свияжск, взяв с собой бурого мерина. Там, на воскресном базаре, его бурый среди изнуренной тройки смотрелся, как Илья Муромец среди чахлой татарвы. Ну и, конечно, нашел покупателя. Ушастого, на что и рассчитывал Феоктистов.

– Чо, продаешь? – спросил Илейку мужик, ходивший кругами вокруг бурого и цокающий языком.

– Не-е, – ответил Илья. – Такой конь мне самому нужон.

– У тебя же есть вона тройка? – продолжал напирать мужик. – Зачем тебе еще коняга?

– Не твоего ума дело, – отрезал Илья и тут же спросил: – А сколь за него дашь?