Вячеслав Жуков - Маэстро, ваш выход!

– Ну что, не нашли режущий предмет, которым Ищенко перерезал свою резинку? – спросил Туманов у дежурного майора.

Тот захлопнул дверцу тумбочки.

– Нет. А вы там? – кивнул майор на пол под шконку.

– И я нет, – вздохнул Федор. – Ничего такого не нашел…

Уже когда Туманов собирался покинуть стены изолятора, к нему подошел человек роста чуть выше среднего, коренастый с широким лицом.

– Здравия желаю, товарищ майор. Прапорщик Глебов, – представился усатый, улыбнувшись.

Федор кивнул. Осмотр камеры, в которой находился Ищенко, оставил у Федора самые мрачные впечатления. А может вовсе и не камера, а сам факт смерти Ищенко. Не ожидал такого Федор. Ведь со смертью водителя, дело только осложнилось. Он должен был жить, хотя бы для того, чтобы помочь отыскать настоящего преступника. Возможно, он смалодушничал. Сдали нервы. Для кого-то одиночка, сплошной ад, когда человек остается наедине со своими мыслями.

Федор постучал себя по карманам, и вспомнил, что свою пачку сигарет оставил в кабинете на столе. Участь теперь у нее будет незавидная, если она попадет в руки к капитану Греку. На чужбинку тот охоч. Уж этот усач постарается, выкурит все до последней сигареты.

– У вас закурить не найдется? – спросил Федор, глянув в улыбающуюся физиономию разухабистого мужика прапорщика Глебова с типично рязанским лицом.

Прапорщик быстро сунул руку в карман и услужливо достал пачку «Мальборо», чем вызвал у сыщика несказанное восхищение. Похвалился:

– Говно не курим. Только такие.

– Ваши любимые? – спросил Федор. Глебов кивнул.

– Всегда и везде курю только их, – сказал он с бахвальством.

Потом он долго и подробно рассказывал о странном поведении Ищенко, которое заключалось в том, что тот частенько жаловался о преследующих его ночных кошмарах и галлюцинациях.

– Говорил, что страшно переживает за случившееся, – как бы с сочувствием за судьбу Ищенко, проговорил прапорщик, скроив при этом грустную физиономию, которая, кстати, ему не шла. Видно в миру прапорщик был большим жизнелюбом и предпочитал больше улыбаться, чем грустить.

– Так и говорил? – спросил Федор, выкурив сигарету примерно наполовину. Сделал вид, что бросает ее в урну, а сам притушил и незаметно от Глебова сунул в карман к тем двум окуркам.

Глебов кивнул.

– Говорил.

Возвращаясь назад в управление, Туманов всю дорогу думал над тем, что наговорил ему словоохотливый прапорщик. Даже при самом хорошем отношении надзирателей, вряд ли кто из тюремных обитателей готов вот так перед ними раскрыть душу. Да и Ищенко не стал бы. Если он не убивал Розовского, то и говорить ему нечего. И у Федора возникло подозрение, что Глебов больше наговаривает на Ищенко. Но с зачем? С какой целью? Если еще учесть, что врагов у Ищенко в тюрьме быть не могло, то получалось, что прапорщик мог иметь отношение к его гибели. Так или иначе, но Федор решил установить за Глебовым наблюдение. Хотя первые три дня наблюдения никакого результата не дали. Отдежурив сутки, последующие три дня Глебов почти никуда не выходил из дома, за исключением магазина и небольшого рынка, располагавшегося в десяти минутах ходьбы от его дома. Но и там прапорщик бывал недолго. Покупал продукты и сразу же возвращался домой. Получалось, что Глебов ни с кем не контактирует, ведет жизнь затворника и внешне вполне приличного и законопослушного гражданина.

Слежку за собой он заметил не сразу. Сначала просто обратил внимания на двух молодых парней, торчащих внизу у подъезда на скамейке. На вид обоим не старше двадцати. Сидят, потягивают из бутылок пивко и треплются о чем-то своем. Наверное, о девках. Что еще может интересовать молодых парней в этой жизни. Лично Глебов в их возрасте интересовался только этим.

Но стоило ему спуститься и выйти из подъезда, как эти двое, точно решив прогуляться, пошли за ним. И тогда он понял, это хвост. Вопрос лишь заключался в том, кто приставил к нему этих наблюдателей. У ментов вроде бы нет повода усомниться в его законопослушничестве. Да и послужной список у него безукоризненный. А потом, откуда у ментов такие салажата. Скорее всего, это не менты.

Неужели его задумали убрать? Вот цена его преданности. Как тут не усомниться в нечистоплотности людей, на которых он работал. Наверное, он им стал не нужен. А скорее, он никогда не был для них своим. Он всегда был чужим, как они ему. Он ненавидел их даже тогда, когда получал от них деньги. А сейчас ненависть только усилилась. Но что он может, один против мафии? Да, пожалуй, что ничего. Они как пауки опутали все вокруг своей паутиной, попасть в которую равнозначно, погибели. Он попал. Польстился на легкие деньги, когда однажды к нему подошли двое и попросили передать в камеру небольшой сверток с наркотой и шприцами. Он мог отказаться. Но не отказался, увидев в руках у одного из подошедших три сто долларовые купюры. Тогда он и попал в паутину. Хотя еще и не подозревал об этом. Но потом к нему подходили еще и еще. И он стал выполнять их поручения, которые отнюдь перестали быть разовыми. Передачи, письменные послания, именуемые малявами, все пошло через его руки нескончаемой чередой.