Кирилл Казанцев - Боевой эксперимент

– Шмонать будете? – лениво поинтересовался Артем, разводя руки в стороны. – Так начинайте. И давайте-ка, пацаны, побыстрее. Устал я что-то. Спать хочу…

Не побрезговали. Подчиняясь жесту Костромы, один из бойцов группы быстро и умело обыскал Артема.

– Нет ничего, – доложил командиру.

– Что здесь происходит? – В помещение вошел Максим Оболенский. До этого, сразу же после того, как они покинули борт вертолета, он занимался размещением спасенного нелегала. Надо ведь было не просто найти ему коечку, а укрыть от нескромных взглядов. Этого человека никто не должен был видеть, даже из числа членов экипажа. Поэтому пришлось договариваться с командиром корабля, чтобы несколько уплотнить офицеров, освободить одну из кают командного состава, которую и занял тот, кто еще совсем недавно ощущал себя Беглецом. Даже пищу ему в процессе плавания должен был доставлять сам Максим.

– Я, по-моему, задал вопрос – что здесь происходит?! – жестко повторил Оболенский.

– У меня приказ, – сообщил Кострома, глядя в сторону. – Извиняйте, парни…

– Какой, на хрен, приказ?! – Максим почти кричал. – Как руководитель операции…

– Амба, Шаман! – перебил его Кострома. – Операция закончилась. Я тебе больше не подчиняюсь.

– Погоди! – растерялся Максим. – Ну, нельзя же так…

– У меня – приказ, – угрюмо повторил Кострома. И кивнул бойцам: – Уводите.

Артем оказался в тесной клетушке, лишенной иллюминатора. Снаружи, у двери, замер часовой из группы Костромы – время от времени Артем слышал, как он вздыхает и переминается с ноги на ногу.

Надо признать, что ребята относились к нему нормально. Не ограничивали в еде, по первому требованию выводили на оправку… Даже книг раздобыли – наверное, выпросили у офицеров корабля. Правда, и меры предосторожности соблюдали «от и до». Иногда Рождественскому хотелось сказать, что не надо так напрягаться, что никуда он не побежит, что он даже рад, что его нескончаемое бегство все же закончилось… Но – не говорил. Все равно это ничего не даст. Парни – профессионалы. А значит, будут вести себя не так, как им того хочется, а так, как положено.

Сколько дней длилось плавание, Артем не смог бы сказать при всем своем желании. День и ночь смешались и переплелись. Артем ел, когда хотелось, спал – тоже. В свободное время читал и просто валялся, глядя в потолок.

Наверное, впервые за последние несколько лет он ощутил покой. Не было нужды куда-то бежать и от кого-то скрываться. Не было постоянного давления ответственности. За семью, за персонал, за подчиненных. За все. Можно сказать, что он дезертировал и укрылся в этой маленькой и непонятно для чего предназначенной каюте.

В будущее Артем смотрел без отчаяния и без оптимизма. Можно сказать, равнодушно смотрел. Больше того – он вообще о нем не думал. Все равно он уже ничего не мог ни исправить, ни изменить. Так зачем сжигать себя изнутри, раз за разом «прогоняя» свои ошибки и недочеты, мечтая о несбыточном?..

В один прекрасный – а может быть, и не очень, откуда ему знать? – день в каюте Артема появился сам Кострома. За дверью – парочка его бойцов, при оружии и экипировке. Сам командир группы держал в руках небольшой чистый черный мешок из плотной ткани. А под его левым глазом красовался, переливаясь всеми цветами радуги, здоровенный синяк.

– Извини, Монах, – неуверенно начал Кострома, – но… Сам понимаешь… – Он встряхнул мешок. – Чистый! Специально постирали.

Артем молча подставил голову. Кострома, надевая мешок, пробормотал вполголоса:

– У меня приказ… Так что не держи зла…

А какое зло может быть? Рождественский понимал, что Кострома – человек военный, принимавший присягу. И, значит, приказ для него – святое. Не мог он его нарушить, как бы погано при этом не было на душе. Это жизнь, а не глупый фильм, в котором «героические военные» постоянно что-то нарушают или вообще отказываются выполнять приказы командования. Сам Артем, окажись он вдруг на месте Костромы, поступил бы точно так же…

– Если тебе интересно, – продолжал бормотать Кострома, поправляя вязки на мешке, – то «финик» мне Шаман соорудил. Прикинулся ветошью, раскрутил на спарринг и… Ну, ты видел.

– Зря, – улыбки Артема за тканью не было видно. – Ты-то здесь при чем?..

– Спасибо… братишка, – прошептал Кострома. И уже в полный голос произнес: – Всё! Пошли!

Потом Артема куда-то вели, осторожно, но крепко поддерживая под руки. Ехали. Опять вели. Летели. Шли. Ехали. Долго.

Мешок сняли только в этом вот помещении, где он и находился. Точнее, в камере. Но это была не тюрьма – тут уж Артем был полностью уверен. Не было ни присущих тюрьме запахов, ни свойственной ей ауры. Флера нездоровья, страха, отчаяния… Да и вертухаи… Крепкие, все, как один, в возрасте и с заметными следами давних ранений, немногословные… Общевойсковая форма без знаков различия…