В этот праздничный день он прихватил с собой любимый плакат — картонку на деревянном штырьке с надписью: «Вся власть трудовому народу». Ларионов опирался на плакат, как на посох. Неподалеку покуривали на морозе двое скромно одетых молодых людей, и он знал, что это его личная охрана, присланная тем милым юношей, который навестил их на днях.
— Знаешь, душечка, — сказал он жене, — я думаю об этом мальчике, который к нам приходил, и все больше склоняюсь к мысли, что он необыкновенный человек. Наверное, герой. Наверное, он тот, кто нам необходим.
— Да, — спокойной отозвалась Аглая. — Он похож на тебя, только моложе. Мечтатель, романтик, фантазер. Всех вас сегодня передавят, как кур. Очень жаль.
Как бы в подтверждение ее слов неподалеку остановился патрульный «бьюик», из него вылезли трое громил, подошли к сидящей на скамейке пожилой парочке. Один сразу вырвал из рук Ларионова плакат и переломил о колено. Второй несильно, для острастки съездил по уху, но, к счастью, по оглохшему.
— Все бузотеришь, Лауреат, все никак не угомонишься, — дружелюбно заметил громила, изуродовавший плакат, сияя кирпичной, жизнерадостной мордой с выпученными от постоянного переедания глазами. — А что, если мы сейчас твою бабу при тебе оприходуем? Не понравится, небось?
— Яйца отморозишь, — предостерег Ларионов. — Главное свое достояние.
Второй удар он получил в грудь ногой, и два ребра, криво сросшихся, больно укололи селезенку. Ларионов начал задыхаться, и Аглая бережно обхватила его за плечи, помогая разогнуться.
— Ладно, поехали, — заторопился третий громила. — Попозже его заберем.
Патруль укатил. Двое молодых людей подошли поближе.
— Помощь нужна?
— Нет, — выдохнул Ларионов. — Спасибо, что не вмешались. Молодцы.
Сначала на улицу Тухачевского вырвались четыре мотоциклиста, эскорт Рашидова, и следом, на расстоянии двадцати метров, выдвинулся серебристо-голубой «линкольн-400». Сзади, почти впритык, два джипа-«сузуки» с отборными гвардейцами — личная охрана. В таком солидном сопровождении король города выезжал не потому, что опасался подвоха со стороны федулинцев (откуда в этом вонючем болоте?), а из соображений престижа и для ублажения души. По этой же причине на его мощном «линкольне» гудели, выли и раскручивались сразу четыре милицейские мигалки — две спереди, две над задними фарами. Саша Хакасский иногда беззлобно подтрунивал над его провинциальной склонностью к дешевой помпезности, Рашидов не обижался. Что может понять человек, взращенный в золотом коконе, про него, абрека, зубами, кулаками и башкой пробившего стену в большой и прекрасный мир. Возлежа на просторном заднем сиденье роскошной машины, Рашидов покуривал анашу (тоже привычка бездомной юности, никаких суррогатов) и предавался волнующим мечтам, хотя все чаще ловил себя на том, что мечтать ему, в сущности, больше не о чем.
Леня Лопух подождал, пока мотоциклисты с ревом обойдут мусорные баки, и нажал кнопку пульта в тот момент, когда изящному, продолговатому, как акула, «линкольну» оставалось до его задрипанного «жигуля» всего полкорпуса. Мина сработала безупречно. Рвануло так, что на улицу осыпались стекла изо всех соседних домов. Перевернуло и вытряхнуло на асфальт перегруженные мусорные баки. «Жигуль», ломаясь на куски, подпрыгнул и завис в воздухе, как летающая тарелка. Красно-бурый смерч ударил «линкольн» в бок, перевернул, прижал к стене соседнего дома и поджег. Сзади за бампер зацепился на скорости джип с охраной и тоже перевернулся. Из него на асфальт посыпались бойцы, ошарашенные, еще не понявшие, что произошло. В мгновение ока тихая улочка покрылась ранеными людьми, огнем и ужасом.
Из второго джипа примчался Лева Грек, по кличке «Душегуб», командир личной охраны Рашидова, и грозным рыком послал бойцов в круговую оборону — опытный черт! «Линкольн» уверенно разгорался и с секунды на секунду должен был рвануть. Но Душегуб и тут показал себя умельцем, рискнул поспорить с провидением. Бесстрашно шагнул к машине, рывком распахнул заднюю дверцу и — да будь ты неладен! — за ногу вытянул наружу ничуть не пострадавшего, даже не обгоревшего Рашидова.
Не пострадавшего — все же сильно сказано. Рашидов пучил глаза, тряс башкой, будто укушенный, и нелепо размахивал руками, похоже, ничего не соображая. Душегуб обнял его за плечи и попытался увести от машины подальше, но Рашидов с такой силой толкнул его в грудь, что оба повалились на землю.
От лютой обиды у Лопуха непривычно защипало глаза, как от дыма. С тоской он поглядел на расшатанные доски задней стены сараюшки, на дыру, через которую собирался спокойно уйти дворами от места происшествия.
Читать дальше