Вячеслав Жуков - «Ореховские» шутить не любят

Ивлев понял – для них этот вопрос жутко неприятен, но что делать? Не задать его капитан Ивлев не мог.

– В открытом. Вы все-таки не верите, что он мертв, – сказал Сизов укоризненно.

– Сейчас я не готов ответить на ваш вопрос. Извините, но я должен спросить. Его лицо не было деформировано раной?

Женщина точно окаменела. Взгляд ее застыл на настенном портрете сына.

Сизов взял ее за руку, укоризненно посмотрел на Ивлева. Лицо потемнело, но он сдержал внутреннее волнение и сказал как можно спокойнее:

– Молодой человек, его лицо не было деформировано. Рана чуть задела височную кость. И в гробу во время захоронения находился не кто-то другой, а наш сын. Но так как у вас своеобразная специфика, можете справиться у соседей. Я думаю, им не составит труда подтвердить. Они присутствовали на похоронах.

Ивлев не был самолюбивым человеком, но слова Сизова его задели.

– Знаете, я к вам приехал за сто километров не для того, чтобы выслушивать ваши язвительные замечания. Я понимаю, что вам не хочется со мной общаться. Но и вы поймите меня. У меня работа. И если вы не хотите со мной разговаривать у вас, пожалуйте ко мне в управление в Москву.

Жена Сизова взяла мужа за руку.

– Вася, успокойся в самом деле! Я должна извиниться перед вами за мужа. – Анна Николаевна вдруг замолчала. Она сидела и задумчиво смотрела перед собой. Эта молчаливая пауза продолжалась недолго. Вспомнив, о чем говорила, она продолжила:

– Сергей был нашим единственным сыном. – Она подняла взгляд на портрет, и из ее левого глаза скользнула на щеку слезинка. – Теперь его нет с нами. Возраст – такая противная вещь, не позволяет нам завести детей. И мы с Василием Витальевичем остались вдвоем. Теперь мы доживаем свою жизнь и уже больше ни на что не надеемся.

В дверь позвонили. Сизов пошел открыть.

Тут же Ивлев услышал его чуть приглушенный голос:

– Не сейчас. Позже. К нам приехал следователь из Москвы. Сергеем интересуется. Фотографию его привез. Потом все расскажу, заходи попозже.

Ивлев повернулся, хотел выглянуть в коридор.

– Это Галя, племянница наша. Приходит почти каждый день. Навещает нас. Знаете, – тихонько заговорила Анна Николаевна, чтобы ее не слышали в коридоре, – если бы не она, мы с Василием Витальевичем давно бы сошли с ума. После смерти Сережи жизнь для нас потеряла всякий смысл. Если бы не Галя. Она очень интересная девочка. Смешная такая.

Выпроводив племянницу, Сизов вернулся к столу.

– Проводил? – спросила жена.

– Сказала, зайдет попозже, – покосился Сизов на капитана, усаживаясь за стол. Своей неприязни к милиционеру он не скрывал. Поймал укоризненный взгляд жены и опустил глаза, уставившись в чашку с чаем, без нужды болтая в ней ложечкой.

Ивлев старался не обращать на Сизова внимания, вертел в руке авторучку, а мыслям не давал покоя один вопрос: как захороненный человек может разгуливать по городу? И не просто разгуливать, а и совершать преступления. «Неужели в самом деле двойник? Вот ерунда-то!» На ум тут же пришла всякая чушь, как выражался Сизов. Ивлев вспомнил про африканских зомби, которых колдуны откапывали, невероятным образом оживляли и делали из них преступников и рабов.

– А знаете, Анна Николаевна, ваш Сергей совсем не похож на вас.

Хозяйка квартиры смутилась, хотя всячески постаралась скрыть это от Ивлева. Но капитан заметил, как забегали ее глаза.

– Да-а, – протянула она. Отвечать не хотелось, но вопрос был задан милиционером. – Зато он похож на Василия Витальевича. – Она едва заметно улыбнулась бледными губами, посмотрела на мужа. – Я поначалу даже ревновала. Сын – и нисколько не похож на мать! Но потом смирилась. Ведь Василий Витальевич в молодости был очень хорош собой. Вы знаете, он работал директором ткацкой фабрики. А там коллектив сами понимаете какой – одни женщины. Конечно, всего довелось испытать. И скандалы были у нас из-за этих женщин. – Она опять посмотрела на мужа. Тот попытался ее остановить:

– Анна!

Но она, не обращая уже на него внимания, продолжала:

– А что вы думаете? Жизнь – она такая. Все было – и плохое, и хорошее. Вот сына вырастили. И жизнь прошла быстро, как один долгий день.

При этих ее словах Ивлеву сделалось грустно. Он и сам не раз задумывался о скоротечности жизни. Все пролетало, как на экране.

Стало по-человечески жалко этих людей, одиноких и никому не нужных, сознающих свою беспомощность. Никто не придет им на помощь, не утешит добрым словом в тягостный момент расставания с жизнью. Сына у них, единственной надежды, больше нет.