Вячеслав Жуков - Подсадных уток убивают

Еще на свадьбе он заметил, как сослуживец лейтенант Сонин старательно увивался за Надеждой. Не хотелось омрачать настроение ни себе, ни своей молодой жене, и он тогда стерпел. Но однажды Надежда вернулась поздно, не подозревая, что он видел, как ее подвез на машине Сонин и на прощание поцеловал в губы.

После этого он избил жену не за измену, а за предательство. Изменяя ему с Сониным, она предавала своего мужа. А чем этот Сонин лучше его?

К тому времени Пьянков уже работал охранником ВОХРа на авиационном заводе. Как-то раз во время обхода территории он ушел с дежурства ночью домой, словно сердце что-то чувствовало. Ни в одном окне свет не горел, только в спальне.

Отперев дверь своим ключом, он тихо вошел. Они ничего не слышали, а когда его увидели, было уже поздно. И рада бы жена соврать, а как, когда он все видел собственными глазами.

Надежду он тогда чуть не убил. Спасло то, что в соседней комнате заплакала шестимесячная дочка, Наташка. Не хотелось дочь сиротой оставлять.

А Сонин схватился за нож, норовя его порезать, и если б не служебный пистолет… А может, и зря он оказался в кармане? Попробуй докажи суду, что Сонин сам напоролся на пулю. Надо было попугать его, чтобы нож бросил. Сергей выстрелил вниз, а этот дурак Сонин с испугу присел, и пуля попала прямо в член, сделав его инвалидом, импотентом на всю жизнь. Случай или закономерность, сразу и не разберешься. Лучше бы этого Сонина вовек не встречать. И жена хороша. Сколько за три месяца, пока тянулось следствие, он просил ее дать показания в свою защиту – не послушала. На поводу у Сонина пошла, дура. Тому блажь, а родному мужу семь лет строгача обеспечила. Одно слово – баба. И стал бывший инспектор уголовного розыска, лейтенант Пьянков, заключенным исправительного учреждения строгого режима. Жизнь только ночью, когда спишь, а от подъема до отбоя – мучения.

Пьянков никак в себя прийти не мог, не ожидал, что для него все так обернется. Казалось, будто спит он и видит страшный сон. Проснулся: с ним это все происходит или не с ним?

В бараке скоро узнали, что к ним подкинули бывшего мента. И Пьянков пожалел о своем появлении на свет. Били его каждый день. Живого места на теле не осталось. Зэки мстили за ментовское прошлое, а охрана – за то, что сам зэком стал.

Больше других возненавидел его прапорщик-казах, маленький, юркий, как хорек. Как заступает на дежурство, Пьянкова из барака вытаскивает – и молотит, пока не устанет. Вместо боксерской груши использовал, гад. Увернешься – повезло, молодец. Не увернешься – зубы выплюнешь.

Вот когда вспомнил Пьянков, как, работая оперативником, сам любил приложить кулак при допросе. Теперь отлилось тем же – били его.

По первости, пришла ему раз посылка. Не открывая ящика, по почерку догадался – от жены. Видно, совесть все же заела, раз решила проявить заботу. Не взял он тогда посылку, велел отправить назад.

Охрана только диву дается, жопа у него с кулак стала. Того гляди от голода загнется, а не берет. Гордый.

Больше ему посылки не приходили. Раз гордый – жри баланду.

Три года прошли, как тридцать лет, дни считать устал.

На свободу хочется, и считай, не считай, а еще больше половины срока впереди. Сколько восходов, столько и закатов.

Но вот как-то в конце ноября Пьянкова и шестерых таких же строгачей повезли в другой лагерь, километров на сто дальше.

Кто знал, какая там жизнь – приуныли. А Пьянкову все равно, здесь тоже жизнь не в масть, и какая разница, где подыхать?

На ту пору уже стояли морозы, но льда на Енисее еще не было.

Заключенных посадили на грузовой катерок и под охраной из троих солдат и прапорщика-казаха повезли.

А прапорщик ехидный, насмехается:

– Топить вас будем. Кому вы нужны? Кто вас хватится? Километров на двадцать отвезем – и за борт. В ледяной воде долго не продержитесь, на дно пойдете.

Все молчат. Да и что тут скажешь? Кому жаловаться пойдешь? А просить, умолять – бесполезно. И выходит так: дыши, пока дышится. Живи, пока живется.

Но прапору-казаху мало насмешек, спирту нажрался и заорал:

– Где тут мой любимчик? – Это он про Пьянкова, поразмяться ему захотелось.

Один зэк не вытерпел, сказал пару слов в заступку и сразу же схлопотал прикладом автомата по зубам. Все передние с кровью выплюнул на палубу.

– Кто еще вякнуть желает? Не стесняйтесь, – предлагает прапорщик зэкам. Опротивел, гад, разорвали бы его на куски голыми руками, но против четырех автоматов не попрешь.

Неизвестно, чем бы этот мордобой закончился, если бы под днище катера не попал затопленный обломок баржи.