Вячеслав Жуков - У зоны свои законы

Генерал сердито втоптал недокуренный окурок в песок и выговорил:

– Одно слово – менты, они и есть менты!

Тютин уже собрался уйти, но генерал остановил его.

– Дня четыре назад, Николай Иванович, я проснулся часов в пять утра. Слышу, пес мой заливается. Выглянул в окно, а по улице идет мужчина, высокий, сухощавый. Лицо в общем-то приятное, мужественное. Волосы седые, аккуратно зачесанные.

– Ну и что? – нетерпеливо спросил Тютин, пытаясь уйти, но ракетчик не отпускал. – Мало ли тут дачников шастает?

Ракетчик почесал грязной рукой затылок и проговорил задумчиво:

– Оно, конечно. Только этот показался мне странным. Не похож он был на дачника. Да и не видел я его никогда у нас в поселке.

– Может, в гости к кому приехал, – возразил Тютин, желая поскорее закончить эту беседу, показавшуюся ему утомительной. «Сколько можно гонять из пустого в порожнее. Человека он видел. Да их тут, чужаков, толпами по девкам ходят!» – покосился Тютин на ракетчика. Но тот, нисколько не смущаясь, продолжал:

– Может, и приехал. Только, проходя мимо вашего дома, он замедлил шаг, достал из кармана какую-то бумажку, заглянул в нее, а потом посмотрел на номер дома. На ворота, на окна смотрел.

– Ну, а потом? – спросил Тютин скорее машинально. Сейчас, когда голова была забита предстоящими похоронами Анатолия, все сказанное ракетчиком не возымело действия.

– Потом он ушел, но не мимо сторожа, а вон туда, – показал генерал на тропинку, где в заборе была дыра, через которую дачники обычно ходили купаться на озеро, чтобы сократить путь.

Сославшись на занятость, Тютин все-таки ушел, так и не дав договорить генералу. Ракетчик сердито нахмурился и нехотя поплелся в дом.

Войдя в кухню, Тютин увидел внучку Наташу и срочно приехавшую из Москвы дочь Ларису.

– Вот взяла такси и сразу приехала, – сказала Лариса, смахивая слезы. На этот раз она даже забыла поцеловать Тютина, как делала всегда, когда приезжала. Заплаканное лицо выражало такое горе, что у Тютина сжалось в комок сердце. Он сам обнял Ларису, поцеловал.

– Папа, ну как же так? – Дочь разрыдалась на его плече.

Наташа сидела тихая, подавленная, но старалась не плакать.

– Ничего, Лариса. Ничего, – попытался успокоить Тютин дочь.

– Как это случилось? – проплакавшись, спросила Лариса. И Тютин стал рассказывать, а у самого точно тяжелый камень на сердце, и давит этот камень, гнет полковника к земле.

Лариса и Наташа слушали Тютина не перебивая, и, только когда он замолчал, дочь сказала:

– Ума не приложу… Как? Почему?.. Понимаешь, – обратилась она к Тютину, как будто он мог что-то изменить в этой ситуации, – не было у Толи повода для такого поступка и не могло быть. И этот галстук… темно-синий в полоску. Он же вообще не мог выносить этот цвет, тем более в полоску. Даже рубашки никогда не покупал в полоску, не говоря уже о галстуках. Ведь ты же знаешь, папа.

– Знаю, Лариса. Знаю, – не согласиться с дочерью полковник не мог. Это было правдой. Его зять не любил носить полосатых галстуков. Но сейчас у Тютина все перемешалось в голове. Ларису мучили вопросы, на которые Тютин не знал ответов.

Наташа сидела молча, с грустным, почти отрешенным лицом. Она машинально мешала ложечкой в чашке остывший чай, хотя пить совсем не хотелось. Она все еще не могла поверить в происшедшее. Все казалось, вот сейчас откроется дверь и войдет отец, как всегда, улыбающийся, жизнерадостный. И только портрет его на буфете с перетянутым черной ленточкой уголком напоминал – этого уже не произойдет…

Припухшее от слез лицо Ларисы уже не выражало ни горя, ни отчаяния перед неизбежным. Казалось, душа покинула ее. Человеческая оболочка еще тут, рядом с близкими людьми, а душа уже далеко, блуждает среди себе подобных.

«Как в плохом романе все получилось», – в который раз подумал Тютин, смотря в наполненные горем глаза дочери. Будто тронулась она, сидит, раздавленная горем, постарела сразу. А какая красавица была. Даром что за тридцать, а ни одной морщинки и в глазах всегда радость. «Что и говорить, счастливая была семья», – вздыхая, думал полковник. Теперь у Ларисы лицо сделалось серым и блеск в глазах пропал. И уж никакого интереса к жизни, словно не живет, а доживает. Скажи – умри, и умрет, не пожалеет.

– А знаешь, папа, мы с Толей почти никогда не ссорились.

– Я знаю, дочка, – тихо произнес Тютин, заметив на лице дочери едва заметную грустную улыбку. Сейчас она, наверное, вспоминала что-то хорошее, и не хотелось ей мешать.