Наталья Александрова - Микстура для терминатора

В банке я очень удачно все провернула, по приходе обрадовала Мишу и под эту марку отпросилась пораньше, сразу после закрытия магазина. Но перед этим еще поговорила немного с Васей Курочкиным, который заскочил к нам на огонек. Вася сказал, что у меня озабоченный вид, а женщине это не идет. Тогда я решилась и попросила его выяснить, не в службу, а в дружбу, по своим каналам, кому принадлежат бежевые «Жигули» за номером таким-то. Я сказала, что водитель этой машины налетел на иномарку моего знакомого и скрылся. Такие наглые «Жигули»! Вася пообещал все выяснить в лучшем виде. Самое интересное, что я сама не знала, зачем мне это нужно. Ну выясню я, что владелец «Жигулей» Иван Иваныч Сидоров, а дальше что?

Часов в восемь я уже входила в нужную подворотню. Та же лужа, так же пахнет мочой, и у входа — куча песка. Первый двор я прошла без остановки, вот и второй, парадная в углу, и в окне на первом этаже горит свет. У него всегда горит свет, даже в яркий поддень в этой квартире темно. Я поднялась по трем выщербленным ступенькам и нажала кнопку звонка.

Он открыл дверь не спрашивая. В первый момент мне показалось, что он меня вообще не узнал, потом он вгляделся и сделал попытку закрыть дверь, но я держала ручку, впрочем, он не очень настаивал.

— Послушай — начала я хрипло, — я тебя надолго не задержу. Ответь мне на несколько вопросов, и я уйду.

Он молча посторонился. Не снимая куртки, я прошла на кухню — пусть видит, что я не в гости пришла. Кухня была такая же убогая, но чистая — вымытая посуда стояла на сушилке, пол подтерт, даже кухонное полотенце свежее. Кирилл кивнул мне на стул, сел сам и выжидательно уставился на меня. Одет он был по-домашнему — старые джинсы, футболка, выглядел абсолютно спокойным — человек у себя дома, а я вот тут пришла, отвлекаю.

— Слушаю, — нелюбезно напомнил о себе Кирилл.

— Я бы хотела знать, что произошло здесь, в этой квартире, с субботы до утра понедельника.

Он посмотрел на меня с удивлением, а потом нахмурился.

— Зачем тебе? Ты что, сама не знаешь?

— Дело в том, — голос мой предательски дрогнул, — что я ничего не помню.

— Что-о? — Он повысил голос. — Ты думаешь, я тебе поверю?

— А мне и не надо, чтобы ты мне верил, — разозлилась я. — Мне надо, чтобы ты рассказал мне как можно более подробно, что здесь произошло, какого черта ты держал меня в своей квартире больше суток и какой гадостью напоил, выдавая это за кофе.

Он смотрел на меня абсолютно дикими глазами, но меня уже понесло.

— Что смотришь — стыдно? Как в постель затащить женщину без сознания, так ему не стыдно, а в глаза смотреть стыдно?

— Что ты несешь? — Он громко сглотнул. — Ты сама ко мне пришла.

— Правильно, пришла, по телефону позвонить и плащ зашить, потом выпила кофе и потеряла сознание, а дальше что было? Говори, говори, не стесняйся.

— Да не подсыпал я тебе ничего в кофе! Вот, нормальный кофе, «Паула», я сам его пил.

— Ну-ну, — прищурилась я, — с чего бы мне тогда в обморок грохаться, за мной такого никогда не водилось!

— Я и сам удивился, испугался даже.

— Вот и вызвал бы «скорую», отправил в больницу, чем в постель укладывать.

— Я Генке позвонил, тут на третьем этаже сосед, приятель мой, живет, он спустился, тебя посмотрел.

— Еще и Генка! — вскипела я. — Мало мне одного, еще и Генка тут ошивался!

— Да ты что? Он хирург, в Эрисмана работает. Правда тебе, как я вижу, психиатр бы не помешал, ты женщина со странностями.

Я хотела было обозвать его тоже по-всякому, но взяла себя в руки. Надо скорее все выяснить и уходить, а то мы до утра проругаемся.

— Продолжай.

— Вот, он посмотрел, сердце послушал, пульс, зрачки — говорит, все нормально, она спит. Это, говорит, у женщин бывает.

— Классный специалист!

— Да, говорит, пойду в восемь утра на дежурство, загляну, посмотрю еще раз. Звонит ко мне в восемь, а тебя уже и след простыл.

— Что-что? А ты где был?

— Что слышала! Я спал тут, в маминой бывшей комнате, а ты вон там, на том диване.

— Так я тебе и поверила!

— А это уж как хочешь, — сухо сказал он, — но только так и было, и в кофе я тебе ничего не подсыпал, надо больно.

Я поняла его намек — раз я ему не верю, то и он мне тоже.

— Ну, хорошо, допустим, но потом-то что было? Ведь я же помню, где очухалась в понедельник, ты же не будешь утверждать, что ничего не было?

— Зачем тебе это надо знать, раз ты все равно ничего не помнишь? — Он нервничал.

— Рассказывай уж, — устало проговорила я.

— Ты пришла ко мне вечером в воскресенье, часов в одиннадцать. Сама пришла, сказала, что хочешь у меня остаться.