Наталья Александрова: Убей меня нежно

Как всегда, когда он в своих воспоминаниях доходил до этого места, Андрей почувствовал неудержимое желание выпить.

В магазине водка бывала, но не каждый день, зато всегда в любое время можно было достать самогон у Игнатьевны и ее дочки Верки. Игнатьевне было за восемьдесят, а Верке — под шестьдесят, но иначе как Веркой ее никто не называл. Игнатьевна гнала самогон и продавала его, а Верка занималась добычей сырья, то есть сахара. Правда, в последнее время мужики были недовольны Игнатьевной, говорили, что вместо сахара она добавляет всякое дерьмо, самогон получался мутный и слабый, и тогда надо сбавлять цену, но Игнатьевна бодро отругивалась матом, а цену не сбавляла.

Но на улицу Андрею выходить не хотелось, а выпить надо было срочно. Андрей пошарил у матери в тумбочке, нашел какой-то пузырек, воняющий парфюмерией, чуть ли не «Тройной» одеколон, с довоенных времен, надо думать, сохранился. Было противно, но он опять вспомнил ту ночь в поезде и выпил весь пузырек залпом. Немного полегчало, и он опять стал решать в уме ту задачу, над которой ломал голову еще тогда, в вагоне мчащегося поезда. Что все дело исходило от тестя, что тесть послал тех парней, он понял сразу. Если бы милиция докопалась до чего-нибудь, то его бы сразу арестовали, а не выпроводили из города. Значит, все организовал тесть. Но как он мог узнать? Кто? Кто ему сказал? На этот вопрос у него не было ответа.

Когда он приехал домой без предупреждения, мать больше удивилась, чем обрадовалась, — она уже привыкла жить без него.

Он сказал, что взял отпуск. Ребят, его знакомых, в городе не осталось, девчонки повыходили замуж, нарожали детей. Первое время его Звали в гости, он отказывался, сидел дома. Прошло две недели, мать стала опрашивать, когда ему на работу, а потом, найдя его трудовую книжку и паспорт, все поняла. Она ничего ему не сказала, но как-то привела гостя. Андрей не сразу узнал в высоком абсолютно лысом старике бывшего директора школы. За чаем мать оживилась, глаза заблестели, и Андрей вспомнил, что мать совсем еще не старая женщина.

Когда вышли с директором покурить, тот попытался было расспросить Андрея, но поскольку Андрей молчал, рассказал о себе.

— Как поперли меня тогда из директоров, из-за мамаши-то, на работу потом никуда не брали, устроился истопником в больницу, там до пенсии и проработал, жену похоронил. А потом перестройка, шум, звон, бегут ко мне, в депутаты хотят выдвигать, потому как я есть пострадавший от коммунистического режима. А коммунисты звонят, говорят, приходите на партсобрание.

Я говорю, что мне ходить на ваши собрания, вы же меня из партии турнули тогда еще.

А они, ах, простите-извините, мы вас полностью восстановим и билет опять торжественно под музыку вручим. Короче, послал я их всех куда подальше, устроился в школу на полставки математику преподавать, пенсия есть, а больше одному ничего и не надо.

Я к чему веду-то: у тебя образование высшее техническое, физике-то небось сможешь в школе ребят обучать?

Андрей ничего не ответил. После разговора с директором он прибился к компании своего бывшего одноклассника Витьки Коркина. Витька был пьяницей и уже один раз сидел за хулиганство. Андрей быстро втянулся в пьянку, помогали воспоминания.

Денег на водку у него не было, он продавал вещи. Вещи кончились; магнитофон, приемник, одежда — все ушло. И вот он вспомнил, что вчера он отдал Игнатьевне часы.

Часы были дорогие импортные, подарок Ленкиных родителей к свадьбе. Андрей вспомнил, что Игнатьевна налила им чуть не ведро самогона, потом они гудели до полночи, а дальше он ничего не помнит. Андрей встал, оделся, пошарил по кастрюлям, холодный суп есть не хотелось. Он побрел на улицу к месту встречи компании на берегу реки, у старых полуразвалившихся сараев.

Конец марта, воздух весенний, к самой ночи похолодает, а пока в самый раз освежиться. Мужики уже сидели там, человек пять, во главе с Витькой. Разлили самогон, Андрей протянул руку, но Витька отодвинул стакан.

— Ты чего?

— А у нас за бесплатно не дают, не в большом городе, халявы нету.

Каким-то образом они узнали, что у него не осталось больше ничего, что можно продать, и теперь Витька решил покуражиться.

Андрей разозлился.

— А вчера чуть не ведро моего самогона кто пил на халяву?

— Что вчера, то вчера, а сегодня порядки другие. Хочешь выпить, попроси как следует, поползай вон по грязи.

Забытое бешенство охватило Андрея.

Витька в тот момент отвернулся и не видел его глаз, иначе он бы поостерегся. Андрей схватил бутылку с самогоном и хотел ударить Витьку по голове, но в последний момент кто-то отвел его руку, и удар пришелся по плечу. Бутылка разбилась, но Витька почти не пострадал. Он повернулся и вытащил нож. Андрей успел подставить руку, и пока все растерялись, отбежал к реке. Озверевшие от потери почти полной бутылки самогона, они шли на него молча: Витька с ножом, кто-то с дубиной, остальные с голыми руками. Андрей видел эти звериные рожи, одетые в лохмотья, на фоне вонючего барака и вдруг понял, что он один из них, что он уже вписался в эту жизнь и со стороны его не отличить от Витьки. Они приближались, тогда он стал отступать на лед. Идя вперед спиной, он не заметил большой проруби, в которой бабы накануне полоскали белье, сейчас ее затянуло ледком, но таким тонким и ненадежным, который сразу же проломился под тяжестью человека. Андрей пытался ухватиться за края пролома, но руки соскальзывали.