Эдуард Кондратов - Без права на покой [Рассказы о милиции]

— Ах да, это же оттуда. Жаль... Я бы непрочь присвоить.

— Зачем же присваивать? Пользуйтесь на здоровье.

— Нет, не говорите, — с живостью возразил Аркадий Семенович. — Терпеть не могу коллективного пользова­ния. Это меня оскорбляет. Признаюсь как на духу: иной раз в библиотеке копаюсь, нападу на хорошую книжку — и такая тоска возьмет. Почему эта книжка не у меня дома, на полке? Не хочу, чтоб к ней прикасались чужие руки — и все тут.

Он проговорил это значительно, глядя ей прямо в глаза.

— Брр... — Оля тряхнула плечом, — какое-то крайнее выражение собственничества.

— Ну и что? — спокойно отпарировал Гнедых. — Этим нас не запугаешь. А по-моему, общедоступная книга — все равно что общедоступная женщина...

— Вы опять пошлите, Гнедых, — заметила Оля. — Никак не можете без этого?

Режиссер откинулся на спинку кресла, с наслаждением выпустил струйку дыма, прикрыл глаза.

— Ох, беда с этими непорочными девами, спасу нет! Только и думай над тем, какие подобрать выражения. Послушайте, Оля, вы же умная девушка. Ну зачем вы обращаете внимание на форму, а не на содержание?

— А ваша пошлость по содержанию, — невозмутимо сказала Оля, — форма же только соответственная.

Аркадий Семенович покачал головой.

— Не знаю, я, может быть, излишне циничен, но, по крайней мере, не витаю в облаках, а обеими ногами стою на земле. И с этой наиболее прочной позиции заявляю... Впрочем, поскольку это придумал я сам, а не какой-нибудь там Ильф-Петров, то заявляю торжественно: судьба женщины точь-в-точь напоминает судьбу книги. Одни попадают в руки настоящего ценителя и становятся украшением его дома и предметом вожделения его знакомых, храня от всех, кроме хозяина, разумеется, свою тайну, одетую в роскошный наряд переплета, другие... Другие попадают в библиотечный абонемент и, соответ­ственно, идут по рукам... А как выглядит библиотечная книга, интересная, конечно, это известно.

Оля презрительно скривила губы.

— Знаете, о чем я подумала, Аркадий Семенович? — медленно сказала она. — У вас ужасная манера развивать высказанную мыслишку до бесконечности. Я давно уже поняла, а вы все продолжаете... Берегитесь! Это верней­ший признак ограниченности.

— А вот в этом вы глубоко заблуждаетесь, Оля, — вдруг серьезно возразил Гнедых. — Вы делаете сразу две ошибки. Во-первых, насчет моей ограниченности. Но это дело десятое. А главное — вы меня отнюдь не поняли, я уверен.

— То есть? — удивленно спросила девушка.

— Оленька! Да спуститесь с небес на землю. Вы же понимаете: в наше время женщине, если она хочет чего-то добиться в жизни, без сильного покровителя не обойтись, поверьте мне. Я, конечно, не имею в виду женщин, мечтающих просто выскочить замуж и выращивать благополучно-нудную семью.

— Ах, вот оно что! — с тихой злостью выговорила Оля. — И вы предлагаете в «покровители»... уж не себя ли?

— Именно, — спокойно потягивая сигарету, подтвер­дил Гнедых.

— Дала бы я вам пощечину... — проникновенно сказала Оля. — Да уж больно это смешно.

— Не вижу ничего смешного. — Гнедых обидчиво вздернул плечи.

— Аркадий Семенович! — голос Оли звучал почти умоляюще. — Вы же уверяли, что не витаете в облаках. Ну, рассудите трезво: чем меня можете привлечь вы? И помимо всего прочего — какой из вас «сильный покровитель»? Вы же... шут гороховый, вот вы кто! — последние слова Оля произнесла с беспощадностью.

— Благодарю за откровенность. — Гнедых насмешли­во улыбнулся. — Только я ее, конечно, предвидел. И вот вам мой ответ: завтра я слегка шевельну пальцем — и вы, юная, перспективная актриса, или в момент ока станете примой, или покинете театр «по собственному желанию».

— Даже так? — Девушка еле сдержала улыбку. — А вы не предвидите более близкой перспективы: как вы через пять-десять минут будете объясняться с Георгием Георгиевичем? Я ведь ему не безразлична...

Аркадий Семенович презрительно фыркнул.

— Господи! Вот уж мне до лампочки — как там он к вам относится... Важно, что вы не безразличны мне...

— Не понимаю, — сказала она. — Человек, перед которым вы так раболепствуете... И стоит ему на минутку выйти — готовы вывернуться наизнанку.

— Полно вам, Оленька, — укоризненно сказал Гне­дых. — Вы же актриса... У вас что, не бывает: лакея играет мэтр, а короля — щенок?

— На сцене...

— Мир — театр, люди — актеры. Старик Шекспир умел обронить словцо, — мгновенно подхватил Гнедых. И вдруг без всякого перехода спросил:

— А если я вам скажу, что он ушел по моей просьбе?