Виктория Платова - Корабль призраков

– Зачем? – искренне удивилась я.

– Острота ощущений. Страх в качестве движущего фактора релаксации. Подобный отдых заряжает энергией на год вперед.

– По-моему, это извращение.

– Это тонкий психологический расчет. Наши чертовы работодатели первыми это прочухали. И сейчас будут грести бешеные бабки.

– Ну, не знаю… Скажи, а девочка. Карпик так и не появилась?

– Подружка твоя? Интеллектуальная соратница? – осклабился Вадик. – Нет, не появлялась. Там, судя по всему, накладочка произошла. Девчонка куда-то смылась, так папаша еще за десять минут до назначенного срока головой о леера бился. Веселая была картинка.

– А тело? – Вадик, неожиданно для меня, оказался свидетелем прилета вертолета.

– Подняли на борт. С ума сойти, какое было зрелище… Хотел для себя заснять, в каюту ломился-ломился, да ты, не открыла, – снова начал обижаться Вадик.

– Не думаю, что это была хорошая мысль… Не забывай, для чего нас наняли.

– Это ты не забывай, – обиделся Вадик. – Как раз сегодня ночью выйдем, снимем “Эскалибур” с воды… А что это ты пьешь, дорогая?

…Конечно же, Сокольников никуда не улетел: с самого начала Карпик выбрала беспроигрышную тактику Она вовремя поняла, что детскими слезами папочку не сломить, усыпила его бдительность и нанесла удар в спину в самый последний момент Я представила себе эту картину: банкир с двумя внушительными чемоданами из хорошей кожи на палубе “Эскалибура” осыпает проклятьями собственную дочь. Нашла коса на камень, говорил в этих случаях капитан Лапицкий.

Но и к ужину Карпик не появилась.

Когда мы с Вадиком вошли в кают-компанию, банкир одиноко сидел за нашим столиком с всклокоченными волосами и в сбившемся набок галстуке от Живанши. Такого беспорядка в прическе и одежде я и представить себе не могла. К тому же он показался мне небритым: даже щетина от огорчения начала расти быстрее, надо же, подумала я про себя. Хмурый вид банкира вступил в явное противоречие со всей кают-компанией. Мертвого тела на корабле больше не было, при известной доле воображения можно было даже решить, что его не было никогда, досадное препятствие устранено, и можно спокойно продолжить путешествие. Именно так и думало, должно быть, большинство пассажиров. Во всяком случае, все вздохнули с облегчением, и в кают-компании витал дух сдержанного веселья.

– Вы не улетели? – сусальным голосом спросила я, а Вадик хмыкнул: что ж ты за папашка, если даже с тринадцатилетней девулей справиться не можешь?

– Улетел, разве вы не видите?

– А Карпик так и не появлялась?

– Появится – убью, – мрачно пообещал любящий отец.

– Ну, не стоит прибегать к крайностям. В конце концов, для кого вообще вы затеяли это путешествие? Для себя или для нее?

– Для нее, – наконец сдался банкир. – Но я не хотел бы, чтобы все эти м-м… неприятные события… как-то травмировали мою дочь.

Бедный ты, бедный, подумала я, видел бы ты, с каким увлечением твоя дочь говорила о произошедшем убийстве, как оно занимало ее… Как она ничего не боялась. Но я не стала вдаваться во все тонкости прихотливой детской души, а только сказала:

– Тогда пусть она делает что хочет.

– Если позволять ей делать то, что она хочет, мы взлетим на воздух в ближайшие сорок восемь часов.

Я вздрогнула: после того как была прочитана тетрадь Митько, любые связанные с ней цифры приобретали для меня сакральный смысл.

– Почему – сорок восемь? – спросила я.

– Вы правы. Ей хватит и двадцати четырех.

– Перестаньте дуться, Валерий Адамович.

– Можете называть меня Валерием, – морально сломленный банкир позволил себе снизойти до простых смертных.

– Можете называть меня Евой, – сказала я, и он улыбнулся.

Ну, все, Карпик, ты можешь выходить из укрытия. Судя по всему, ты прощена.

– Послушайте, Ева, где она может быть? – Банкир перестал злиться и начал запоздало беспокоиться о дочери.

– Я не знаю. Я правда не знаю. Вам имеет смысл переговорить с капитаном или с кем-нибудь из команды, они прекрасно знают корабль и могут предположить, где она прячется. Но лучше этого не делать, мне кажется. Она устанет, проголодается и вернется сама.

– Вы не знаете Карпика. – Банкир сокрушенно покачал головой. – Однажды она не ела трое суток только потому, что мы поссорились. Мы оба были не правы… А она посчитала, что я не прав больше, чем она… Она очень справедливая девочка. Тогда я ухаживал за девушкой, которую она возненавидела. Уж не знаю почему. Начала дерзить Наталье…