Татьяна Полякова - Овечка в волчьей шкуре

— Кто был мой отец?

— Тебя интересует имя? У него их с десяток, это у вас наследственное. В трех странах его приговорили к смертной казни. Дело в том, уважаемая, что твой папочка был террористом, самым убежденным, фанатичным, а следовательно, совершенно невменяемым. На нем столько крови, что её хватило бы для орошения пустыни. Как все психи, он не имел друзей, всех подозревал и никому не доверял, исключение делал только для любимой дочурки, такой же психопатки. Кое-что из ваших совместных подвигов: четыре года назад папаша был арестован, дочка, недолго думая, предъявила ультиматум властям, а когда власти не вняли, в одной из школ взорвалась бомба. По-моему, сто тридцать детей или что-то в этом роде. Знающие люди утверждают, бомбу ты закладывала лично, тоже никому не доверяла, причем долго прикидывала, что предпочтительнее: школа или больница, видно, так до конца не определившись, подумала, что кашу маслом не испортишь. Через два часа после первого взрыва прогремел второй, на этот раз в больнице. Сколько там было жертв, я точно не помню. Самое занимательное в этой истории то, что, когда папаша каким-то таинственным образом исчез из тюрьмы, должно быть, аллах помог, дочурка в назидание упрямцам оставила начиненную взрывчаткой машину возле здания универмага. Вот это, я вам скажу, был взрыв. На первом этаже кафе-мороженое, говорят, детишек со стен счищали… Как тебе рассказ? Продолжить? Я их много знаю.

— Это не правда, — расцепив зубы, сказала я.

— Что не правда? — удивился Эдик.

— Все, что ты говоришь. Я не убийца. Пусть я ничего не помню, но про себя знаю: я не убийца, я никогда не смогла бы… такого просто не может быть.

— Ты посмотри, Стас, она плачет. В самом деле плачет. Пожалуй, ты прав, по части притворства она переплюнет кого угодно. Вот что, красавица моя, если тебе действительно отшибло мозги, так я тебя малость просвещу: ты убийца, подлая, гнусная, привыкшая действовать из-за угла. У тебя нет ни совести, ни жалости, только твой дохлый папаша с его аллахом. А так как папа вас оставил… У нас на тебя целое досье. Хочешь взглянуть?

— Хочу, — кивнула я.

— Володя, принеси нам досье, дама интересуется своей прошлой жизнью.

Парень, который до этого момента болтался за моей спиной, вышел из комнаты и вскоре вернулся с бумажной папкой с белыми тесемками.

— Подвинь ей стол и сними наручники, — приказал Эдик.

— Я ведь уже говорил… — вмешался Стас, нахмурившись.

— Детка, наручники с тебя снимут, за твоей спиной стоит Володя, одно неверное движение — и тебе прострелят плечо. Ты не надейся, убивать тебя мы не будем. Три-четыре раны, не смертельные, но болезненные.

— Заткнись и дай папку, — сказала я.

Затекшие руки не слушались, я с трудом развязала тесемки. Листы бумаги с текстом на русском, английском и арабском, несколько фотографий. Я читала, сцепив зубы, чувствуя, как стремительно земля уходит из-под ног и вокруг рушится мир. «Он лжет, он лжет», — твердила я как молитву, с легкостью читая и английский и арабский тексты. Эдик это, конечно, тоже заметил.

— Языковой барьер благополучно пройден, — съязвил он. Я не стала отвечать. Взяла в руки фотографии — их было всего три. Бородатый мужчина в военной форме в обнимку с женщиной, темные волосы, рубашка армейского образца, сходство не бросалось в глаза, но я-то знала: женщина на фотографии я, а рядом мой отец. Мой отец, которого я так любила.

— Папа, — пробормотала я, поймав себя на мысли, что произношу это слово по-арабски.

— Как трогательно, — хмыкнул Эдик. — Если хочешь, ещё поплачь, на нас можешь совершенно не обращать внимания, мы понимаем, дочерние чувства…

— Я вам не верю, — твердо сказала я, отодвигая папку в сторону. — Написать можно, что угодно.

— Разумеется. Твой папаша вовсе не убийца, он барс пустыни, у него были идеи, у таких, как он, всегда полно идей. А ты вообще невинна, как агнец. Так?

— Я не убийца, — сказала я, глядя ему в глаза.

— Не пойдет, красавица. Я тебе уже сказал, кто ты, а говорил я вот зачем: любой здравомыслящий человек скажет нам спасибо, если мы избавим мир от такой гадины, как ты. Крыс безжалостно уничтожают. Так что ни на что не надейся. Никто тебя защищать не станет. У твоего отца, чокнутого фанатика, не было друзей, зато полно врагов, и они возблагодарят всех богов, если ты наконец закончишь свое земное существование.

— Кто такой Искандер? — спросила я.

— Искандер? — Эдик пожал плечами, посмотрел на Стаса, который подбрасывал кубики льда в стакане, увлеченно наблюдая за ними, и ответил: