Татьяна Полякова - Овечка в волчьей шкуре

— Расскажите ещё раз, — нахмурился он. И я рассказываю.

— Я хотела встретиться с матерью, чтобы её расспросить…

— Расспросили? — Голос звучит язвительно.

— Не успела. Когда я вернулась из магазина, и она, и её муж были убиты.

— А вы принялись копаться в ящиках?

— Да. Я хотела узнать что-нибудь о себе.

— Что-нибудь о себе?

— Да. Что-нибудь.

— Вы продолжаете утверждать, что вы Шульгина Анна Ивановна, девичья фамилия Осипенко?

— Это единственное имя, которое я считаю своим.

— Очень интересно. Взгляните сюда. — Он положил передо мной лист бумаги, отпечатанный на компьютере текст, строчки прыгают перед глазами.

— Что это?

— Читайте. — Я тупо смотрела в бумагу, а он, не выдержав, сказал:

— Осипенко Анна Ивановна умерла в возрасте восьми лет от лейкемии.

Я на мгновение зажмурилась, испуганно метнулась мысль: «Господи, кто я?» Но особого удивления не было. Те, что погибли в квартире, не мои родители, значит, я не их дочь.

— Может, вы действительно Шульгина Анна Ивановна, но ни в каких родственных связях с убитыми вами людьми не состояли.

— Она звонила мне не реже раза в неделю. И я звонила ей. Проверьте на телефонной станции. Эти люди утверждали, что они мои родители. — Он говорит что-то и задает свои вопросы, я уговариваю себя быть терпеливой. Здесь, за толстыми стенами с решетками на окнах, я в безопасности. Милиции придется поработать, если они хотят довести дело до суда. Это мой шанс, в одиночку мне не справиться.

Я не знаю своего имени, я не знаю, кто я и откуда, ТЕ позаботились о том, чтобы люди, способные рассказать мне об этом, исчезли: мои родители, мой муж… Я должна быть терпеливой и ждать.

Дни тянулись за днями, лицо Петра Петровича приобрело мученическое выражение, глаза пустые, вопросы прежние. Какого черта они не шевелятся? Я смотрю в лицо следователя, и во мне растет раздражение, а потом приходит страх, он пульсирует в висках, от него потеют руки, и я говорю зло:

— Они здесь.

— Что?

Чужая бестолковость доводит меня до бешенства.

— Они здесь, слышите вы, идиот несчастный. Они здесь, совсем рядом, я чувствую. Ваш коллега тоже не верил, они вошли в кабинет, а он даже ничего не успел понять, и они убили его.

— Успокойтесь, — пробормотал он, неожиданно меняясь в лице, я вскочила и заметалась по комнате, потому что чувствовала: они рядом, за этой стеной. Он, кажется, закричал, дверь распахнулась, а я бросилась к ней, истошно вопя, красная пелена застилала взор, а потом все исчезло: крики, топот ног, какие-то лица… Сделалось пронзительно тихо, а чей-то голос прошептал на самое ухо:

— Не бойся.

Своего я добилась, меня поместили в психушку. Удрать отсюда не в пример легче, правда, и ТЕМ тоже проще добраться до меня. Железные решетки, двери с «глазками», сходство с тюрьмой бросается в глаза, только вместо охранников — санитары в белых халатах. Санитарам со мной никаких хлопот, веду я себя на редкость спокойно, а вот врач, мужчина лет тридцати семи, высокий, пижонистый, с окладистой бородой и очках в золотой оправе, явно намучился: с тех пор как меня привезли сюда, я не сказала ни слова. Он что-то говорит, я слушаю, глядя ему в глаза, иногда хмурюсь, иногда улыбаюсь, но никогда не отвечаю.

Обрывки разговоров, доносящихся из коридора, несколько между делом брошенных фраз… Они и в самом деле считают меня чокнутой. Посттравматическое состояние, амнезия, приступы ярости, во время которых я способна убить, и вновь амнезия, я могу действительно не помнить, что убила. В общем, обычная медицинская чушь с заумными словечками. Одно совершенно ясно: меня запрут в психушке надолго. Это меня не пугает. Сбежать отсюда я сумею, главное, чтобы ТЕ не добрались до меня раньше.

Прошла неделя, таблетки, что мне давали, я совала под язык, а потом выплевывала. Неизвестно, чем они меня травят, окончательно съехать с катушек я не хочу. Во вторник сразу после обеда в палате появился молодой человек. Сначала я решила, что это Андрей, и едва не упала в обморок. Человек вошел, солнечные лучи падали в окно, и в этом трепетном свете он стоял, точно в огненном ореоле, рыцарь из сказки. Рост, фигура, цвет волос. Лица не разглядишь. Я еле сдержалась, чтобы не крикнуть: «Андрюша», но он сделал шаг, и сказка кончилась. Тонкий с горбинкой нос, карие глаза в сочетании со светлыми волосами — это выглядело каким-то не правильным, впрочем, сами по себе волосы не были такими уж светлыми. Приглядевшись, я поняла: скорее всего парень много времени проводил на солнце, и они выгорели. Под белым халатом джинсы и футболка. На вид мужчине было лет тридцать, узкие губы раздвинулись в улыбке, а глаза смотрели настороженно. С минуту он разглядывал меня, а я его, он показался мне искренним, и я решила: он не из ТЕХ.