И надо торопиться, чтобы успеть предупредить появление Цыганова у Покровской церкви, где он будет искать злополучное кольцо.
Кстати, с кольцом тоже все туманно. Разгадка — у Омара Садыка. Эти сами ничего не знают…
Черт возьми!.. Как же он раньше не сообразил!? Возле церкви можно устроить засаду и взять Цыганова.
— А ты, — барон повернулся к молчавшему Зуберу, — исчезнешь пока. Я скажу — куда. Поживешь тихо. В Черкесск — ни ногой. Парамон один поедет.
— Очень надо, — недовольно буркнул тот — Старику подавай невесть чего, а мы отдувайся. Пошли его к бесу, барон, на шиша он тебе сдался?
— Заткнись, — подался вперед Феофан третий. — Не твое собачье дело! Я еще доберусь до тебя. Ты, подлюка, затеял возню с этим идиотским платком! Конспиратор паршивый! Думаешь, Шукаев зря, как клещ, вцепился в это дело? Думаешь, он забыл Хахана? Не могли по-тихому — нашумели на всю ярмарку! Вон-да!
— Не лайся, — примирительно сказал Парамон. — Поеду я. Разве я знал, что Шукаев вернется туда?
— Он в каждую дырку затычка, — уже спокойнее пробормотал барон, остывая. — Жаль, не шлепнул я его тогда, в Кутском лесу. Самую малость промазал…
Когда они встали, чтобы разойтись, Сугуров юркнул за соседний дом и, переждав, пока Нахов выйдет и преодолеет половину пустыря, медленно пошел вдоль домов слободки, твердя про себя адрес: «Таборная, один, Таборная, один…» Адрес Феофана третьего.
Сугурова несколько смущало, что он так и не узнал имя человека в Черкесске, за которым сейчас шел. Они ни разу не назвали его в разговоре.
И, уж конечно, он и в голове не держал, что это был Зубер Нахов, родной брат их судебно-медицинского эксперта Зулеты Хасановны.
Жунид приходит в сознание. Участковый милиции. Дурная слава о семействе Щеголевых. Оперативное совещание. «Всем сестрам — по серьгам». Исповедь. Это был Алексей Буеверов. Опознание. Обморок на допросе.
Когда Шукаев очнулся, в сенях кто-то приглушенно всхлипывал. Он пошевелился, приподнял тяжелые веки. В первый момент перед глазами возникло что-то желтое, переливающееся, точно смотрел на солнце сквозь политое дождем стекло. Он зажмурился, застонал, ощутил резкую боль в затылке.
Почему он здесь лежит? И чей это голос? Мужской, вроде бы, но слов не разобрать, — все в его сознании смято, скомкано.
Он опять открыл глаза и сквозь желтый туман (свет лампочки, висящей под потолком, бил ему прямо в лицо) с усилием разглядел незнакомого озабоченного человека в милицейской форменной фуражке.
Именно фуражка вернула Жуниду способность соображать. В памяти возникло угрюмое лицо Тау, крик Васюковой и удар сзади, после которого он упал без чувств.
— Кто вы? — донесся до него, наконец, голос милиционера. Уши у Жунида будто заложило ватой.
— Майор Шукаев… — сказал он и не услышал собственных слов. Он повторил уже громче: — Майор Шукаев… из НКВД…
— Кто вас ударил? Кто эти люди?
Жунид с трудом приподнялся на локте, сморщился от снова прихлынувшей к голове боли и с помощью милиционера сел на полу.
— Сейчас… подождите.
Несколько минут сидел так, уткнувшись лицом в согнутые колени. Потом пощупал затылок, поднес к глазам ладонь: крови мало — это хорошо. Просто лопнула кожа. И шишка гигантских размеров. Видимо, удар пришелся чуть наискось, иначе не сносить бы ему головы.
Опираясь на милиционера, он встал и, покачнувшись, плюхнулся на стоявший рядом табурет.
— Не знаю, кто. Сзади. Вы не… задержали его?
— Он чуть не сбил меня с ног в дверях и убежал через сад. Я стрелял, но, кажется, не попал. Еще хорошо, что я тут поблизости был. Вы, считай, в рубашке родились, товарищ майор…
— Кто там хнычет? — движением руки показал Жунид на полуоткрытую дверь в коридор.
— Да обе красотки и старуха. Одна, которая потолще и помоложе, тоже хотела задать стрекача. Я запер их там в чулане на всякий случай.
Шукаев одобрительно кивнул. Говорить ему было мучительно трудно: каждое слово ударяло по затылку, и стены плыли перед глазами.
Милиционер оказался участковым пятого отделения — самого окраинного отделения милиции Черкесска. Он совершал свой ночной обход, когда Жунид так неосмотрительно вторгся в незнакомый дом за женщиной, похитившей у них из комнаты какой-то документ. Теперь он знал, что это была Галина Васюкова.
Участковый заинтересовался освещенным окном у Щеголевых прежде всего потому, что хозяева его пользовались дурной славой. Старуха, жившая здесь испокон века, овладев ремеслом горцев, валяла бурки, а дочь Улита продавала их на базаре по воскресеньям. Несколько раз старуху штрафовали за незаконный промысел. К тому же в доме периодически появлялись пришлые мужчины, допоздна горел свет в занавешенных окнах и по улице разносились пьяные песни. Нехорошая слава закрепилась и за пышнобедрой Улитой, которая, несмотря на свои тридцать два года, до сих пор была не замужем и, как видно, не гнушалась случайными связями. Участковый подошел к окну, стараясь не шуметь, как это до него проделал Шукаев и, услыхав выстрел, бросился в дом. В сенях на него налетел грузный мужчина, которого он не успел рассмотреть и загрохотал сапогами по деревянным ступенькам крыльца. В саду, позади дома, еще несколько секунд раздавался треск сучьев, потом все стихло.
Читать дальше