Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

Им пришлось задержаться — записать дополнительные показания Дзасова, который торопился сейчас реабилитировать себя в глазах милиции, испугавшись обвинения в укрывательстве. Дело в том, что Шукаев во время первого допроса, занятый своими мыслями (нелегко держать в голове материалы сразу нескольких дел), просто забыл сказать, что Буеверов подозревается в убийстве.

Теперь он исправил свою оплошность.

У Дзасова, услыхавшего страшные слова об убийстве, отвисла нижняя челюсть. Несколько секунд он так и сидел с раскрытым ртом, снова побелел, потом покраснел и залепетал что-то несусветное:

— Я… не подумайте ради аллаха… Что я… мясо там левое брал. Так — дикий кабан разве хуже барашка?.. Иные как скажут… Из чего есть, из того шашлык жарим… Я потому… А это куда ж… убийство… Зачем мне. Пусть сам…

— Успокойтесь! — строго прикрикнул на него Дараев. — И говорите вразумительно.

Вот когда их, наконец, ожидала удача. Первая настоящая удача за столь долгий срок! Не косвенные данные, не трудно поддающиеся расшифровке детали, а конкретные, прямые улики.

Если привести в порядок бессвязные, постоянно прерываемые вздохами и отрывочными восклицаниями расстроившегося Дзасова новые его показания, то сводились они к следующему.

Из знакомых Буеверова буфетчик знал… Рахмана Бекбоева. Знал, что тот работает заготовителем на Шахарской прядильной фабрике и Алексею Петровичу приходится чуть ли не кунаком, хотя особой дружбы Дзасов за ними не замечал. Да и приходил сюда Рахман всего раза три-четыре.

Вечером третьего мая, часов в десять, — Дзасов уже собирался закрывать — Буеверов велел ему приготовить шашлыки на троих и «сматываться». Буфетчик так и поступил, поскольку Петрович не раз устраивал вечерние возлияния со своими друзьями в закрытой шашлычной. Бывал на подобных сборищах и Дзасов, когда дело касалось кабаньей туши или турятины, которые Буеверов за бесценок покупал у охотников и пускал в оборот, нимало не заботясь о том, что ничего не подозревавшие черкесы или карачаевцы из тех, кто оставался верен мусульманским обычаям, совершат грех, вкусив вместе с бараньими кусочками шашлыка несколько и от дикой свиньи, нанизанных на один шампур.

Говоря об этом, Дзасов принял покаянный вид, чувствовалось, что он старается выгородить себя, хотя было ясно, что махинации с мясом приносили и ему немалые дивиденды. Умолчать же об этом совсем, видимо, боялся: лучше уж сказать правду о таких «маленьких» неблаговидных делах, чем оказаться замешанным в историю с убийством.

На вопрос о том, у каких именно охотников Буеверов скупал дичь, Дзасов дал ответ настолько неожиданный, что Дараев даже перестал писать и недоуменно смотрел на буфетчика — уж не смеется ли он над ними.

— Кумратов, — убежденно повторил Дзасов. — Исхак Кумратов. Хороший охотник. Кабанов бо-о-оль-ших привозил.

— Он обычно бывал здесь, в шашлычной?

— Нет. Не заходил. На подводе во двор заезжал. Мясо отдаст в мешке, деньги получит — и домой. Непьющий.

— Вы знаете Кумратова?

— Видал не раз. Фамилию знал, имя знал, как охотника знал. Кто он такой, не спрашивал.

— Черт, нелепость какая-то, — тихо пробурчал Вадим Акимович.

— Что сказал? — повернулся к нему буфетчик. — Не веришь? Зря не веришь: клянусь, правда. Я…

— Хорошо, хорошо, — перебил его Жунид. — Последний вопрос: где Буеверов?

Дзасов развел руками, хлопнул себя по толстым ляжкам.

— Вчера утром ушел. Сильно сердитый. Сказал — трест ресторанов и столовых в командировку посылает. Мясо в колхозах покупать. На неделю, сказал.

— Это все?

— Клянусь, все.

— У Буеверова с собой ничего не было? Вещей, чемодана? Буфетчик наморщил лоб, заморгал, вспоминая. Лицо его вспотело от страха и от напряжения, он вытирал его рукавом несвежего халата.

— Нет. Кроме того, что сказал… Не знаю…

— Что общего было у Буеверова и Бекбоева?

— Рахман редко приходил. Долго не засиживался. Зачем приходил — не знаю…

— Подпишите протокол. И позовите вашего подручного.

— Эй, Залимхан! — крикнул Дзасов. — Иди сюда. Паренек тотчас появился за занавеской: в том, что он слышал весь допрос от первого слова до последнего, сомнений не оставалось. Впрочем, Жунид на это и рассчитывал.

— Ну, а ты? — спросил он. — Тоже ничего не замечал? — и едва заметно улыбнулся.

Глаза у Залимхана округлились.

— Алексей Петрович сапоги мыл. В земле были. Увидел, что я смотрю, прогнал сразу: чего, сказал, шпионишь… — паренек побагровел, сообразив, что выдал себя.