Алексей Рыбин - Трофейщик-2. На мушке у «ангелов»

Тусклый уверенно вел машину, город был ему знаком, он любил ездить по Манхэттену, в отличие от многих своих знакомых. Пробки, ругань прохожих, поднятый вверх в неприличном жесте палец обгоняющих его водителей — все это нравилось тем, что требовало постоянного внимания и позволяло забывать на короткое время поездки о работе, которую он не любил. Грязная работа, что говорить, да и опасная, но единственная, которую Тусклый смог найти, чтобы заработать такое количество денег, какое позволяло ему существовать в этой стране, не отказывая себе почти ни в чем. И сейчас, конечно, он мог напрячься и найти миллион для Мясницкого. Но это требовало времени, да и жалко было. Миллион — не шутка. А при удачном стечении обстоятельств, если не возникнет уже прямой необходимости физически устранить этого бедолагу, на что, кстати, намекал Мясницкий, он, Тусклый, сможет доить его всю оставшуюся жизнь. Вот над чем он сейчас раздумывал, пока машина привычным путем неслась по Шурпарквей, по берегам Верхней и Нижней бухты, потом — по берегу океана к Брайтон-Бич. Вопрос состоял в том, как повернуть ситуацию таким образом, чтобы убедить шефа не ликвидировать проштрафившегося дилера, убедить так, чтобы он не заподозрил его в сочувствии этому обормоту. Тогда Иннокентий будет ему больше чем обязан. Тогда он — полностью в его власти. И в этом смысле Барон ему только помеха. Но никуда не денешься, придется до поры комбинировать с ним на пару. Этот парень — зомби, исполнитель воли хозяина. Никакие логические доводы Тусклого для него ничего не значат, это так — звук пустой.

Он остановил машину у Кешиного дома, обычного многоквартирного прямоугольника, населенного эмигрантами — русскими, пуэрториканцами, мексиканцами, черными. Китайцы и итальянцы держались обособленно, сразу вливались в свои диаспоры и обамериканивались совершенно, принимая законы этой страны — все: и бюрократические, и бандитские, кому что было ближе. Русские, евреи, латиноамериканцы и все прочие — при кажущихся крепких национальных корнях и связях устраивали такую суматоху, что голова начинала болеть у всех — от налоговых инспекторов и представителей Армии Спасения до заправил нью-йоркской мафии. От мусорщиков до сенаторов. От полицейских до проституток.

Пока они поднимались на чистом сравнительно лифте к Кешиной квартире, Тусклый на минуту отключился. Перед его глазами снова в тысячный раз встала картина, которую он нарисовал для себя еще в России, — небольшая ферма в лесу, жена, дети…

Полный покой и счастливая семейная жизнь. Где-нибудь в Западной Вирджинии… Без этих мясницких, кеш, баронов и всех остальных ублюдков, без ежедневного риска, ставшего привычным, и без атрофировавшегося страха перед полицией. Ему иногда хотелось даже, чтобы вернулся этот не то чтобы страх, но уважение, боязливое и заискивающее, как у нормального среднего американца, чуть превысившего на дороге скорость и засеченного спидганом.

— Чего ждем? — разбудил его Барон, легонько толкнув плечом. Дверь лифта была открыта. Тусклый провел ладонью по прикрытым глазам и шагнул на площадку. — Вот его квартира.

Барон профессионально отстранил его левой рукой, правой нажал кнопку звонка. Обождав с минуту, он вопросительно взглянул на Тусклого.

— Открывай, — равнодушно бросил Михаил. — Чего еще делать? Будем там дожидаться.

Барон полез в карман, звякнул вынутой связкой ключей и без затруднений справился с простеньким замком Кешиной двери.

Хозяина они увидели сразу. Кеша лежал в прихожей. Лицо его превратилось в один сплошной багрово-синий кровоподтек. Рубашка на груди, казалось, срослась с кожей и являла собой рваное бурое месиво. Кровь была и на полу, застыв не успевшими еще подсохнуть неправильной формы лужицами.

— Ножом хорошо поработали, — тихо заметил Барон, прикрыв осторожно за собой входную дверь. — Пойдем-ка в комнату.

Жена Иннокентия, голая, согнутая под прямым углом в пояснице, лежала на опрокинутом стуле спиной вверх. Тусклый шагнул было к ней, но, заметив под животом женщины черную лужу, вытекшую из глубокой дыры в боку, остановился. Квартира была разгромлена настолько, насколько возможно было при минимуме Кешиной мебели, — диван и кресло вспороты, шкаф не просто выпотрошен, но и старательно исцарапан ножом. Дверцы отломаны, ящики вывалены на пол и раздавлены. То же самое было и с нехитрой аудиоаппаратурой и телевизором.

Тусклый повернулся к Барону:

— Быстро пошли отсюда! Ты ничего не трогал?