Алексей Макеев: Утоли мою месть, пуля

В дверь ввалилась новая партия голодающих, очередь к кассе моментально выросла, раздвоилась, потом расстроилась, вновь прибывшие задрали головы к меню под потолком и, судя по выражению лиц, прикидывали, какой бы гадостью сегодня пообедать. Только не эти двое со скучными, чисто выбритыми рожами и одинаковыми «площадками» на макушке, одеты неброско, во все серо-синее, немаркое, незаметное, руки держат в карманах. Замерли на пару секунд в дверях, не обращая внимания на прущую в обе стороны толпу с подносами и пакетами в руках, и разошлись в стороны, двинулись, не спеша, на обход переполненной галдящей толпой харчевни. Илья расправился с бутербродом, скомкал обертку и бросил ее на поднос. Промахнулся, и бумажный комок свалился на пол, Илья чертыхнулся, потянулся за ним, свободной рукой зацепив со стола мобильник. Ракурс он выбрал неудачный, зато маневра никто не заметил – ни посетители, ни те двое, видом напоминавшие ему замороженных кур: такие же бледные и неповоротливые. Понятно, что неловкость и заторможенность обманчивы, в любой момент, почуяв добычу или получив отмашку, эти ребятки преобразятся, но уж больно потешно они сейчас выглядят. Для посвященного, разумеется, остальным-то плевать на их тормознутость – может, столик пустой мужики ищут или отлить им приспичило, но к заветной дверке очередь образовалась, а терпежу-то уже и нет совсем…

Илья бросил обертку на поднос, взялся за стакан с кофе, одновременно листал на экране свежие фотографии, сравнивая их с бродившими неподалеку оригиналами. Нет, эту сладкую парочку раньше он не встречал – в первый раз два мордоворота приехали, тоже вот так по залу послонялись и к администратору кафе подкатили. Второй раз парочку помельче прислали, зато сценарий повторился. И вот сейчас можно ставки делать – эти двое обойдут зал и потащатся к главному в этой харчевне: записи с камер наблюдения клянчить, не иначе. Да и флаг вам в руки, здесь два зала, беспроводной халявный Интернет прекрасно работает в обоих, народу человек сто или больше, каждый второй с планшетом, каждый первый с мобильником. «Всех в разработку возьмете? Это вам месяц не есть, не спать, жен и подружек не видать». Илья влил в себя остатки кофе и поднялся из-за стола. Вежливо пропустил двух хихикающих девчонок, разминулся с ринувшимся к освободившемуся столику потным юношей и направился к выходу. У двери он оказался одновременно с одной из шестерок – невысокий, худощавый, глаза карие, рожа бледная, напряженная. Третье письмо за две недели – Меркушева можно понять, спать, поди, перестал, бедняга, и своре своей покоя не дает. А что она, свора, может, если нет приказа ни след брать, ни в клочья рвать, ибо начальство само пока в полных непонятках.

– Разрешите…

Не глядя на Илью, соглядатай посторонился, продолжая сканировать взглядом переполненный зал.

«А ты что думал – я тебя с табличкой «Меркушев – извращенец» в руке ждать буду? Беги, милок, докладывай, что вы снова облажались!» Старательно сдерживая улыбку, Илья обогнул шестерку, толкнул дверь и, дабы окончательно убедиться, что остался неузнанным, обернулся на ходу. Шестерка даже не шелохнулся, наплевал на входящих-выходящих, полностью сосредоточился на жующем контингенте зала. Илью такой расклад вполне устроил, он шагнул вперед и обнаружил, что пол куда-то подевался. О том, что на входе в забегаловку по чьему-то недомыслию соорудили коварную ступеньку, отлично приспособленную, чтобы отправлять сытых посетителей в полет, вспомнил уже перед второй дверью, когда приземлился перед ней на одно колено.

– Зараза! – пробурчал Илья себе под нос, обернулся на охранника в дверях, прикидывая, не привлек ли он своим пируэтом ненужного внимания. Нет, дядю в дверях неустойчивые посетители не интересовали, Илья видел только «шестеркин» затылок и обтянутые серой курткой лопатки. Вот и славненько, люди Меркушева видеть спиной еще не научились, надо сматываться…

– Вам больно?

Илья повернул голову на голос. Тонкий, требовательный, чуть капризный, голос ребенка лет шести, не старше, – и не смог произнести ни слова. Перед ним стояла дочь. Лизка, Лизавета – серьезная, сосредоточенная белокурая барышня с куклой в руках. Эта кукла поначалу и сбила его с толку, моментально вспомнил, как, выполняя просьбу, изложенную в письме дочери к Дедушке Морозу, рыскал по магазинам перед прошлым Новым годом в поисках этой синеглазой бестии с презрительно-невинным выражением на пластиковой мордашке. А Мишка в тот же год снегокат заказал и через месяц с небольшим на скорости благополучно грохнул его о березу. Ну да, в феврале, в том проклятом феврале, когда их жизнь разлетелась в куски.