Виктор Пронин - Дурные приметы

— Откуда ты знаешь о моей девушке?

— Ничего я о ней не знаю. Просто посмотрев на тебя сейчас вот, я решил, что здесь не обошлось без женских усилий... Вот и все. Итак, тебя никто не знает, никто даже не догадывается, что ты у меня есть. Эти деньги не проходят ни по одной статье, тебе не придется нигде расписываться, отчитываться за них. Нигде, никому, никогда, даже своей девочке ты ничего не говоришь обо мне. Не просто обо мне, а еще круче — меня нет. Ни в каком виде. Никто от меня не знает, что ты есть, никто не знает от тебя, что есть я. Поэтому я сказал, что мы с тобой здесь больше не увидимся.

— И когда начинаются наши игры?

— Игры уже закончились, — Самохин вынул из кармана плоский бумажник из тонкой кожи, вынул две полумиллионные купюры и положил их на белую скатерть перед Евлентьевым. Тот легко взял их, но из простого любопытства, ему не приходилось до этого держать в руках полмиллиона одной бумажкой.

— Спрячь! — сказал Самохин, опасливо оглянувшись.

И Евлентьеву ничего не оставалось, как быстро сунуть деньги в карман пиджака. Мимо них прошел официант с каменным лицом. Он, видимо, ждал заказа, но опять Самохин пропустил его, не подозвав. Евлентьев сунул было руку в карман, чтобы вынуть деньги и вернуть их, но Самохин остановил его.

— Не надо, старик. Не надо. Возьми себя в руки.

— Я? — удивился Евлентьев. — Я в порядке.

— Вот и хорошо. У нас заметано?

— Пусть так, — согласился Евлентьев после некоторого колебания. — Но если задание не будет вписываться в мои представления о добре и зле...

— Ты просто не будешь его выполнять.

— Но тогда мне придется вернуть... — Возвращать тебе ничего не придется. Все, что оказалось в твоих руках, — твое навсегда.

— Да? Хорошо, — кивнул Евлентьев. — Это мне нравится. Но есть еще одно обстоятельство... Ты не будешь возражать, если я, оставив суетную торговлю, буду подрабатывать как-то иначе... Ведь миллион — это не те деньги, на которые...

— Каждое задание оплачивается отдельно. Ты будешь получать гонорары. В общей сложности набежит еще миллион. Это компенсирует твои потери?

— Думаю, да.

— Тогда никаких подработок, Сможешь?

— Попытаюсь...

— Никаких попыток, — Самохин жестко посмотрел на Евлентьева. — Как сказано в Библии... Есть слово «да» и есть слово «нет». Все остальное от лукавого. У нас с тобой сложатся очень хорошие отношения, если ты почаще будешь пользоваться этими короткими библейскими словами. Согласен?

— Да.

— Есть вопросы?

— Нет.

— Тогда наливай, — и, кажется, впервые за весь вечер Самохин улыбнулся свободно и широко, как можно улыбаться лишь старому доброму другу. — Изменим жизнь к лучшему! Каждая третья реклама по телевидению заканчивается этими словами, прекрасными словами, старик! — Самохин поднял руку.

— Ну что ж, изменим... Во всяком случае попытаемся, — Евлентьев, словно преодолевая в себе какое-то сопротивление, выпил.

— Ну, а вообще как поживаешь?

— Ничего... Суетно немного... Но жить можно.

— От суеты я тебя избавлю. Мы еще закажем что-нибудь?

— А надо ли?

— Тогда повторим осетрину.

— Это можно, — согласился Евлентьев. Едва Самохин успел обернуться, едва поднял руку, как официант в черном рванулся в их сторону, к единственному занятому столику во всем Дубовом зале. Только черные фигуры официантов потерянно бродили между столами, словно в недоумении — как жить дальше, чем бы заняться...

Евлентьев медленно брел от Белорусского вокзала в сторону улицы Правды. К ночи подморозило, и под ногами похрустывал ледок мелких луж. Прохожих почти не было, только гулкие пустые троллейбусы время от времени проносились совсем рядом. Мимо туристического агентства он прошел, не взглянув на плакат, который приглашал его в Грецию. Сегодня далекий теплый остров, омываемый лазурным морем, не взволновал его, не растревожил, словно билет на Родос уже лежал в его кармане.

В кармане Евлентьева лежал не билет, там плескалась пол-литровая бутылка водки. Уже в конце ужина, расплачиваясь, Самохин вздумал заказать себе и Ев-лентьеву по бутылке, чтобы было чем похмелиться утром. Водка была из холодильника и приятно остужала евлентьевский сосок сквозь подкладку пиджака, сквозь рубашку. Глухо побулькивая, она обещала продолжение вечера столь же достойное, каким было его начало.

Разговор с Самохиным, его предложение, некоторые несуразности нисколько его не насторожили. Все казалось естественным, все было в пределах здравого смысла.