Андрей Кивинов - Подсадной

— Может, с ним еще поговорить? — как-то виновато предложил Коля. — Или…

— Пальцы ломать не будем, — перебил слесарь, — хочешь — ломай сам. Тиски есть, молоток дам.

— Нет, не надо…

— Тогда до свидания.

Или рискнуть?.. Попытка не пытка. Не молотком, конечно, по пальцам, а в камеру. Путь к счастью не автобан, он никогда не бывает ровным и широким. Надо пробиваться через ухабы и препятствия. Иногда на тракторе, чтобы потом пересесть на лимузин.

К тому ж он один раз уже парился в милицейских застенках. Когда забрали в студенчестве. Правда, парился без постыдных целей, а просто потому, что напился. И потом с гордостью и в красках рассказывал приятелям об этом примечательном эпизоде своей жизни.

— А вы его посадите, если я… Если соглашусь?

— В зависимости от результата.

«Ладно, рискну… А если кто меня увидит, скажу, опять по пьяни забрали. Никто не заподозрит…»

Не исключено, что на решение отчасти повлияли гены бабушки-театралки. Ведь представляется уникальная возможность сыграть роль, пускай даже и без выхода на сцену.

— Хорошо, давайте. Попробую. Но только… Между нами, мужики.

Прозвучало без энтузиазма и должного гражданского пафоса.

— Само собой. Могила. Ты, главное, сам не трепани где-нибудь. — Гена вылез из-за стола-верстака и прикрыл шторы. Видимо, профессиональная привычка. Потом оценил внешний вид будущего арестанта. — Прикид менять не стоит. Чужие шмотки глаз режут. Короче, запоминай. Про себя лучше ничего не рассказывать, даже если будет спрашивать. Мол, не твоего ума дело. На всякий случай, если уж совсем приспичит, — шьют тебе мошенничество, якобы ты какой-то тетке вместо компьютера продал металлический корпус с кирпичами, а потом тетка тебя случайно увидела на улице и подняла шум. Такие варианты на самом деле случались. Но ты, естественно, ничего такого не делал, и тебя через три часа отпустят. Когда будут сажать в камеру, протестуй, возмущайся, грозись, что пойдешь в прокуратуру, всех пересажаешь. Ничего сложного. Слушай, а ты правда артист?

— Артист, — вздохнул Коля, — погорелого театра. Окнами торгую.

— Напрямую, в лоб, у него ничего не спрашивай. Типа, за что сидишь и не передать ли кому чего-нибудь на волю. Можно вспугнуть. Главное, донеси до него мысль, что у нас, то есть у ментов проклятых, все на мази, парнишке ловить нечего, и сядет он стопудово, поэтому пускай во всем признается, пока не поздно. Ничего конкретного не грузи. Но все должно быть естественно и реалистично. Ну, ты сам знаешь.

Коля, вообще-то, не знал, но последняя реплика была сказана слесарем, видимо, по той же профессиональной привычке.

— Может, глаз свинцом натереть? — предложил опытный Виталик. — Типа, получил синяк при задержании.

— Нет, перебарщивать не стоит, — поморщился Гена. — И не жди, когда он сам с тобой заговорит. Нужна наступательная позиция, времени не так много. Сначала повозмущайся ментовским беспределом, потом попроси об одолжении, например, не может ли он позвонить твоей жене, сказать, что ты влетел. Он что-нибудь да ответит. Дальше по обстановке. А потом плавно перейди к тому, что слышал разговор в коридоре. Особо не рассусоливай, через час я тебя заберу.

— Постараюсь… Хотя таких ролей я еще не играл.

— Все когда-нибудь бывает в первый раз, — подбодрил Виталик. — Помни главное — наше дело правое. А не левое. Это суть. Готов?

— Готов, — неуверенно ответил Коля, до конца так и не решивший, правильно ли он поступает.

— Деньги и ценные вещи оставь здесь. Остальное изымет дежурный перед тем, как посадить тебя в камеру. Потом вернет, конечно. Если не вернет, напомни.

— Галстук снимать?

— Не надо. Дежурный снимет.

Зазвонил телефон. Гена снял трубку:

— Алло. Да, я. Так. А что с ней? Понял. Сделаю в лучшем виде. Двести рублей будет стоить. Запчасти свои. Старик, это очень по-божески, попробуй, найди дешевле. Записывать?.. На следующий вторник только. Раньше никак — очередь. Понял, записываю. Будь здоров!

Камера для особо опасных и безопасных преступников представляла собой замкнутое пространство прямоугольной формы площадью четыре метра в квадрате. С остальным миром каземат связывало круглое дверное оконце дюйма три в диаметре, через которое строгий полицейский глаз периодически мог следить за внутренней обстановкой. Стиль — минимализм. Из мебели присутствовала привинченная к полу широкая резная деревянная скамья, обозначенная в некоторых литературных источниках как шконка. Резная, потому что была изрезана отзывами о посещении заведения. Какими инструментами, непонятно — все колюще-режущее у посетителей отнималось. Наверное, зубами. На шконке могли поместиться сидя — четверо, лежа — один, а стоя — шестеро.