Владимир Макарычев - Страховой случай

– Не офицеришка ли, выгнанный с флота? – прогнусавил один экипажный. Он первым признал авторитет Зеленова, пытался выслужиться перед ним.

В ответ старший поманил его указательным пальцем и четким командирским голосом скомандовал:

– Иди ко мне, бандерлог!

«Бандерлог» сначала посмотрел на своего прежнего хозяина, но Зеленов сделал равнодушный вид и отвернулся. Тогда, не найдя поддержки, словно под гипнозом, тот поднялся и медленно, пригибаясь к палубе, не пошел, а словно пополз к вызывающему. Сидевший с Афанасием Головешкин тоже поднялся с баночки и в знак солидарности с «бандерлогом» направился к «командиру», предварительно преданно посмотрев в сторону Зеленова, при котором исполнял роль «адъютанта». Банда в ожидании избиения притихла. Для нее это было обычным делом, они понимали не слова, а удары, лучше в лицо или по почкам. Но старший разочаровал их. Положив тяжелую руку на плечо «бандерлога», он проговорил:

– Приказываю весь переход молчать! Услышу слово, выброшу за борт! – Еще раз обвел съедающим взглядом притихшую «банду» и рявкнул: – Молчать! Я сказал!

Головешкин, улыбаясь во весь рот, повернул назад и занял прежнее место на баночке.

Наблюдавшие за людьми с мостика авианосца чайки с шумом сорвались с насиженного места. Их сварливые и возмущенные крики еще долго раздавались над палубой корабля.

Вольным морским птицам не требовалось подчинения, как людям. Они жили самостоятельно: в одиночку справлялись с врагами, проявляли характер, боролись за свое выживание, свивая гнездо среди отвесных скал. Иногда заставали в полете над морем бури, но никогда не летели по ветру. Девизом их жизни и смерти было стремление только вперед! Несмотря ни на что! Грозные морские воды считались с такой вольницей, но циклонами и бореями иногда очищали пространство над собой. Чайки прятались в прибрежных скалах, почтительно признавая старшинство за океаном. А когда тот успокаивался, снова кружили над присмиревшими волнами, дразня и играя с ними.

«Бродяги» искренне завидовали вольности и независимости чаек. Задрав головы, они с сожалением и завистью смотрели на их гордый полет. Но, как сказал Максим Горький, – рожденный ползать летать не может!

Второй день три мощных морских буксира тянули на стальных тросах неуклюжую громадину. Несмотря на давно не крашенные, в огромных желтых пятнах ржавчины борта, корабль все еще был узнаваем и величественен. Стояла июньская солнечная погода. Море не успокоилось, но и не надоедало качкой. Так, где-то два с половиной балла. Проходящие российские суда долгими и жалостливыми гудками провожали его, словно в последний путь. За время движения в территориальных водах России встретился всего один военный корабль, морской тральщик. На фоне многотонной массы авианосца он смотрелся муравьем на ладони у человека. Заиграл длинный и пронзительный гудок, означающий сигнал «Захождение». Так по морскому уставу команда военного корабля приветствовала авианосец и одновременно прощалась с ним. Моментально вдоль низкого борта выстроилась линия моряков. Строй застыл в почтении, держа руки по швам. Стояли, одетые не по форме, кто в чем, без головных уборов. Было видно, что «большой сбор» прозвучал неожиданно, сорвал с работ. На клотике слегка приспустили бело-голубой Андреевский флаг, отдавали дань уважения и чести.

Сергей Петрович в одиночестве стоял на палубе и разглядывал тральщик в бинокль. Окуляры выхватили человека в черных брюках и синей куртке. На его голове крепко сидела белая офицерская фуражка. Он, единственный из строя моряков, отдал правой рукой честь кораблю. Сергею показалось, что из его глаз медленно покатилась крупная слеза. Резким движением, не в силах наблюдать воинский ритуал прощания, он опустил бинокль и осторожно, чтобы никто не видел, вытер глаза рукавом куртки, ругая себя за излишнюю чувствительность. Прошел ровно год, как уволился с полка морской пехоты, а до сих пор не сдерживал волнение при виде военных кораблей и морской формы. Судьба на время перехода снова связала его с флотом, о котором он постепенно начал забывать. Да и задача простая: держать среди команды дисциплину, контролировать вахты у заведенных на буксиры концов и работу мотористов.

Дизеля гудели, надрываясь, помогая буксирам в движении и маневре. От волнения заныло левое плечо. Сказывалось ранение, полученное полтора года в бою под Ведено, в Чечне, и теперь оно всегда болело к перемене погоды.