Виктор Банев - Череп императора

Первый же из «топтунов», взятый ими «в разработку», вывел их на Анжелику. А уж стоило им потянуть за эту ниточку, как клубочек начал сам собою раскручиваться — да как интересно!

Очень быстро они выяснили, что канувшая в небытие и вроде бы даже похороненная где-то в Тибете аспирантка профессора Толкунова развернула в городе на редкость активную деятельность. С помощью Дэна привезла в Петербург Ли, отыскала архив Кострюкова, а чтобы не впутывать в грязную историю непосредственно генконсульство, попутно наняла на черновую работенку Димину команду головорезов. И параллельно со всем этим сама активно занималась поисками алмаза Шань-бао.

Правда, чем больше людей участвовало в поисках бриллианта, тем теснее становилось сплетавшимся между собою амбициям и интересам. Ли не желал передавать алмаз властям, на чем настаивало консульство. Дима, разумеется, не желал удовольствоваться ролью простого исполнителя и попросил долю. Дэн не доверял ни Ли, ни Диме, ни Анжелике. И кровь полилась рекой.

Впрочем, даже при таком раскладе Анжелика провела всю партию безупречно. Она настолько виртуозно вертела попавшими в ее сети мужчинами и сталкивала их время от времени лбами, что лично я не сомневаюсь — алмаз все равно достался бы ей. Ей одной. Если бы не маленькая — малюсенькая! — ошибочка.

В тот момент, когда, перебрав лишку в клубе «Мун Уэй», она, сама нетвердо понимая зачем, подсела за мой столик, — все пошло наперекосяк. Я был лишним в ее виртуозно разработанном плане, и план рассыпался, как карточный домик. Лишний повод задуматься о вреде алкоголя и случайных знакомств.

Ошарашенные масштабами вскрывшейся интриги, коллеги Борисова приняли решение накрывать всю цепочку одним махом. Тем утром у меня дома, прихлебывая кофеек, майор одну за другой показывал мне фотографии. Ирка-студентка — молоденькая, коротко стриженная, хорошенькая. Она же с профессором Толкуновым — судя по всему, где-то в гостях. Еще раз она — перед отбытием в Китай за материалами для диссертации.

Дальше шли фотографии посвежее и поинтереснее. Она и Дэн. Она и Дима в той самой квартире, где я очнулся привязанным к стулу. Она с полным равнодушием во взгляде наблюдает за тем, как меня, шарахнутого дубинкой по затылку, впихивают в Димин джип. Наконец, она, одергивая плащик, выходит из моей парадной.

Последние несколько фотографий были сделаны явно телеобъективом — с большого расстояния и из укрытия. Однако главное на них было видно: я влип, и влип серьезно. Как можно было ей поверить? Не знаю… Как можно было всерьез слушать все то, что она мне говорила? Вспоминая ту единственную ночь, проведенную с ней, я видел — вела она себя прямолинейно как бульдозер. Пришла узнать, что именно мне известно о Шань-бао, — и узнала. Вот и все. Но, в конце концов, надо же хоть кому-то в жизни верить? Я и поверил. И от этого было мне в то утро стыдно и неловко — я чувствовал, как краснеют мои уши, и, поджимая пальцы ног в домашних тапочках, не знал, что сказать майору.

В принципе, уже приглашая меня в свою спецбольницу, майор знал почти все и об убийстве Ли Гоу-чженя, и о поисках бриллианта. Потому-то так элегантно и подвел меня к разговору о Толкунове, поэтому-то и не очень расстроился, что Леха Молчанов ничегошеньки ему перед смертью не сказал. Не знал Борисов только одного — где именно спрятан сейчас алмаз Шань-бао. А я к тому времени уже знал. И, как и подобает законопослушному гражданину, все ему выложил. На блюдечке с голубой каемочкой.

Еще за день до нашего с ним разговора я допер-таки, что означают слова из мантры Кострюкова насчет влагалища богини и сияющего бриллианта. В мантре этот пассаж гляделся явно инородной вставкой, и знай я с самого начала, что весь сыр-бор заварился именно из-за бриллианта, — догадался бы еще во время беседы у Толкунова. Но тогда я не знал. Картина складывалась по кусочкам. Толкунов перевел мне мантру. Дэн во время беседы в дацане, ни о чем не подозревая, показал на статую Шакти. Молчанов перед смертью произнес-таки последнее слово — «бриллиант». Все детали имелись в наличии — тут уж не догадался бы, что к чему, только клинический идиот.

Как бриллиант оказался внутри статуи? Не знаю, и не узнает этого, наверное, уже никто и никогда. Но думаю, что засунул его туда Кострюков от отчаяния, — за дверями его ждали энкавэдэишики и думать особенно было некогда. А уж потом, сидя в камере, он, скорее всего, долго ломал голову, как бы ему сообщить своей Алле — как я выяснил, была она ему женой и работала на том же факультете, — о том, куда он дел камень.